Генеральный попаданец 5 - Ал Коруд

время, а не в каком-то отдалённом будущем, есть нераскрытые могучие силы, пробуждение которых путём соответствующего воспитания и тренировки приведут к высочайшей духовной силе, о какой мы мечтаем лишь для людей отдалённого коммунистического завтра.

А он человек твердых убеждений и вовсе не начетник. Но откуда эта непоколебимость?

— Мне вот этот отрывок понравился, Иван Антонович. «Пока природа держит нас в безвыходности инферно, в то же время поднимая из него эволюцией, она идёт сатанинским путём безжалостной жестокости. И когда мы призываем к возвращению в природу, ко всем её чудесным приманкам красоты и лживой свободы, мы забываем, что под каждым, слышите, под каждым цветком скрывается змея. И мы становимся служителями Сатаны, если пользоваться этим древним образом. Но бросаясь в другую крайность, мы забываем, что человек — часть природы. Он должен иметь её вокруг себя и не нарушать своей природной структуры, иначе потеряет всё, став безымянным механизмом, способным на любое сатанинское действие. К истине можно пройти по острию между двумя ложными путями». Только вот кто укажет нам путь по лезвию бритвы?

В глазах Ефремова плещется бесконечность:

— Почему кто-то? Это должно созреть в самом обществе. Оно должно оздоровиться изнутри. Осознать основы новой морали и пределы нравственности. Мы можем видеть, что с древних времён нравственность и честь в русском понимании этих слов много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики. Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения. Когда для всех людей честная и напряжённая работа станет непривычной, какое будущее может ожидать человечество? Кто сможет кормить, одевать, исцелять и перевозить людей? Бесчестные, каковыми они являются в настоящее время, как они смогут проводить научные и медицинские исследования? Возьмите нынешнюю нехорошую тенденцию. Поколения, привыкшие к честному образу жизни, могут вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдёт величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах. Отказ от нравственности и поглощение умственной деятельности химерой технологий несет в себе семя разрушения нашей нынешней технологической цивилизации.

— Отсюда новые правки в романе?

Фантаст зачерпнул ушицы, затем повернулся ко мне:

— И как вам?

— Ново, свежо, любопытно. Но требуется развить.

— Этого как раз не нужно.

— Почему?

— Дайте людям отдаться фантазиям. Честно говоря, мне больше интересна не сама публикация, а отклик на нее. Он должен быть массовым.

— Дискуссия в обществе? — я задумался. Вот чего не хватило в том мире! Ювелир в мою эпоху откровенно испугался влияния книги на общество, также пребывали в страхе самые умные из номенклатуры, разглядев в романе угрозу себе. Это же прямая конкуренция власти над идеями. — Вы чертовски правы, мой умный друг! Но тогда готовьтесь отвечать не только на письма, но и побывать на телевидении. И возможно, нужен будет киносценарий для всей трилогии. Начнем с первого романа. Я знаю людей, что нам помогут создать настоящую кинофантастику! Более простой вариант без излишнего мудрствования с учетом влияния на молодежную аудиторию.

Ефремов осознал, во что вляпался, но отступать было поздно. Да и наверняка его душу грело постижение того, что его романы стали чем-то большим, чем просто литературные произведения.

Мы поели и сидим в креслах, размышляя вслух.

— Фай Родис своей смертью показала, что люди будущего полностью владеют собственным телом и разумом. Получается, что они на наш взгляд — сверхчеловеки.

Фантаст поморщился:

— Мне не нравится ваш термин.

— Но суть осталась? Люди будущего безупречно владеют собственной психикой, они не обременены нашей моралью.

— Моралью в нашем понимании, Леонид Ильич.

— Они следующий этап в эволюции? То есть при коммунизме не сможет жить человек настоящего?

Иван Антонович молча кивнул. Мы сидели около небольшого камина, наблюдая за языками пламени. Ничто так не сближает людей, как посиделки около огня.

— Вы отлично читаете между строк.

— В тексте много отсылок, да и такое управление телом невозможно даже после изучения восточных практик.

Мне глухо ответили:

— Вот здесь не уверен.

— Это факт. Я изучал вопрос. Изменить человека может лишь наука.

— В том числе и древние практики.

— Они также отлично объясняются научными дисциплинами.

Вот сейчас Ефремов здорово удивился.

— Вы, Леонид Ильич, что-то задумали?

— Создал несколько институтов по изучению возможностей человека. В принципе эти знания нужны в космосе, так что они вполне практичны. Что-то из этого обязательно выйдет. Вы правы однозначно в своих мыслях: люди обязаны взять дело эволюции в свои руки.

Великий фантаст покосился на меня. Его, будто вырезанное из темного дерева лицо, оставалось холодным. Созерцатель и прорицатель.

— Тогда вы должны отдавать себе отчет, что это уже будут не люди… в современном понимании этого слова.

— Конечно! Только не дай бог рассказать об этом гуманистам и моралистам.

— Антропоцентризм такое же зло, как и клерикализм.

— Согласен. Оставляя человечество, как есть, мы обрекаем его на деградацию.

— Мысль не новая. Но что конкретно предлагаете вы?

— Одно из доступных — вмешаться в генетическую природу человека. Тогда можно избавить его от плохой наследственности, склонностям к болезням, сделать физически совершенней.

В глазах собеседника появляется интерес:

— Наука на такое способна?

— Не сейчас, но в будущем точно. Нужен лишь четкий курс, осознание цели.

Мы оба понимаем, что стоим в данный момент на скользком льду. В наших словах нет ни грамма отсылки к «коммунистическим идеалам». Ефремова уже обвиняли в том, что его общество будущего использовало евгенику и действовало по отношению к слабым излишне жестоко. Критики просто не могли себе представить, что наука пойдет по другому пути. И их мораль не соответствует императиву общества грядущего, где интересы коллектива важнее частного. Да, по сути, частное глубоко растворено в общем. Уже непонятно, где начинается одно, и начинается другое. Люди двадцатого века даже в социалистическом обществе еще слишком собственники. Мое, мое, мое!

— Я пока не понимаю, как решить другой вопрос.

— Поэтому обратились ко мне за помощью?

— Не только к вам, но и к общественности.

Ефремов вздохнул:

— Боюсь, она не поможет.

— Считаете, что на такое способны лишь мудрецы.

Фантаст разводит руками.

— Люди поглощены страстями.

— Все равно это лучше,