Шайтан Иван 5 - Эдуард Тен

попросил перо и бумагу, но для профилактики приказал всыпать ему тоже. Он потерял сознание на пятом ударе.

Я уже третий день корпел над докладными, когда услышал шум за дверью: невнятный разговор и повышенный тон Аслана, который редко говорил громко. Прозвучало явственно.

— Ты своя глаза на моя дорога не ставь. Моя нет бояться твоя. Камандэр сказал нэкаво смотреть нэ хочет. Уходи свой дом.

С трудом сдержавшись, чтобы не рассмеяться, я открыл дверь. Аслан перегородил дорогу штабс-капитану, который, красный от возмущения, пытался прорваться ко мне в номер.

— Остыньте, капитан. Аслан, пропусти.

Аслан, недобро посмотрев на посетителя, отошёл в сторону.

Капитан, ещё не отошедший от неприятного разговора, поправлял безупречно сидящий на нём мундир.

— Я вас слушаю, капитан.

— Господин полковник, вас приглашает к себе княгиня Оболенская. Она прибывает на лечении и передаёт, что имеет важное поручение к вам.

— Вы уверены, капитан? — удивился я.

— Да, ваше сиятельство. — он положил визитку с приглашением и ушёл, обиженный за столь неприятный приём. Я взял визитку — приглашение на семь вечера.

— Аслан, позови князя.

— Командир, скоро рука отвалиться. — проворчал недовольный Андрей, потирая запястье.

— Ладно, не ворчи, уже скоро кончится этот канцелярский ад. Ты знаком с княгиней Оболенской?

Андрей задумался, постукивая пальцем по столу. — Нет, лично не знаком. Да и слухов ходит немного. А что, Петр?

— Приглашает с визитом. Утверждает, имеет важное поручение.

— Наверняка чопорная особа, но отказаться — дурной тон. Приглашение дамы обязывает.

Смирившись с неизбежным, я облачился в повседневную форму, которую Аслан уже разложил на стуле, и отправился по указанному адресу. Милый, ухоженный особнячок в лучшей части города. В прихожей слуга с бесстрастным лицом склонился в почтительном поклоне:

— Прошу пожаловать, ваше сиятельство. Вас ожидают.

Переступив порог гостиной, я… остолбенел. Из глубокого кресла поднялась молодая женщина. Не княгиня из моих мрачных предчувствий, а само очарование. Легкая, как пушинка, грациозная в каждом движении. Ее улыбка — загадочная, чуть насмешливая– мгновенно приковала взгляд, обещая что-то недосказанное. Контраст между ожидаемой скучной матроной и этим лучезарным видением был столь разителен, что вышиб почву из-под ног. Я замер на пороге, растерянно ища взглядом хоть какую-то точку опоры в этом внезапно перевернувшемся мире.

«Мань, глянь на неё, сучка крашена!» — дико и неуместно вспыхнуло в голове обрывком из какого-то кинопроката. Абсурдность мысли едва не вырвала у меня смешок.

— Здравствуйте, полковник, — прозвучал мелодичный голос, но в нем отчетливо дрогнула нотка обиды. — Я так смешно выгляжу, что вам трудно сдержать смех?

«Чудо в перьях», — мысленно съязвил я, пытаясь хоть как-то оградиться от ее обаяния. Собрав волю в кулак, я сумел выпрямиться и сделать глубокий, облегчающий душу вдох.

— Здравствуйте, ваше сиятельство. Видите ли, по дороге сюда я мысленно рисовал портрет… ну, знаете, чопорной светской дамы, снизошедшей до нашего захолустья. И вдруг, такое сияние. — Я позволил себе смущенную улыбку. — Моя растерянность была искренней. А смех… это над моими собственными предрассудками и страхами, которые не давали покоя всю дорогу.

Княгиня внимательно, почти испытующе посмотрела мне в глаза, ища честности или игру? Потом кокетливо склонила головку набок, капризно произнесла.

— Что ж… пожалуй, верю вам и прощаю. Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной чай?

Искусный ход. Поставила меня в положение виноватого просителя, обязанного теперь ей вниманием. Чистая магия кокетства, отточенная до совершенства.

— Княгиня, — я слегка склонил голову, сохраняя вежливую дистанцию, — честь для меня невероятная. Но долг службы — каторжный надсмотрщик моего времени. Мне передавали, вы имеете важное поручение?

Ее взгляд снова впился в меня — ища слабое место в моей глухой обороне? Увидев лишь спокойную, чуть ироничную готовность слушать дело, она едва заметно вздохнула.

— Вы, полковник, как и все военные, сразу к сути, — в голосе прозвучала легкая укоризна.

Она скользнула в соседнюю комнату и вернулась, держа внушительную стопку писем, перевязанную шелковой лентой.

— Письма. От ваших родных и для князя Долгорукого. Он ведь служит под вашим началом?

— Нет, постойте, кажется, не всё. — она задумалась и, мило постукивая по губам, вспоминала, что она позабыла.

— Ах да, отдельное письмо графа Васильева! Он просил отдать его обязательно вам в руки. Она, как девчонка, вспорхнула в спальню.

И тут случилось невероятное. Я ощутил явственный толчок в спину — словно невидимая сила, буквально бросила меня в комнату. Княгиня, присевшая у дорожного чемодана, обернулась на шум. Наши взгляды встретились. В ее огромных глазах — растерянность, испуг, и что-то еще… пылкое, запретное.

— Что вы себе позво… — начала она, торопливо поднимаясь.

Но было поздно. Во мне что-то надломилось, сорвалось с цепи. Несколько стремительных шагов — и я рядом. Мои руки обвили ее стан, притягивая к себе. Взгляд утонул в ее глазах, полных сплава страха и внезапного узнавания. Потом — губы… Ее губы: дрожащие, прохладные, а потом, горячие, откликающиеся. Она пыталась оттолкнуть — слабо, будто сопротивляясь не мне, а себе самой. Каждое движение становилось все слабее; сопротивление таяло, как воск на огне.

Помню вспышку шелка, жар кожи под пальцами, шепот тканей, падающих на пол. Помню ее запах — дорогих духов и чего-то неуловимого. Как мы оказались в постели — смазанный вихрь ощущений. Жажда, пожар в груди, затмили все. Я утопил себя в ней, а она… Она была как мотылек, бьющийся о пламя — отчаянно, обреченно, неистово. Я чувствовал, как ее первоначальный страх сгорает, заменяясь всепоглощающей страстью, отчаянной готовностью разделить это безумие. Она летела навстречу своей гибели в этом огне и требовала — снова и снова.

Сколько длилось это падение в бездну? Время потеряло смысл. Несколько раз она взлетала на гребень волны с тихим, надрывным стоном, цепенея в моих руках. Но едва я пытался отдышаться, отступить — ее прикосновения, нетерпеливые, требовательные, вновь раздували тлеющие угли в яростный костер. И мы падали в него вновь — оба, сгорающие мотыльки в пламени этой нежданной, запретной страсти.

Когда мы обессиленные и ошеломлённые, лежали, обнявшись, Констанция тихо прошептала.

— Никогда не думала, что такое возможно. Безумное наслаждение. И где? — она хмыкнула. — В объятиях мужчины, которого я вижу в первый раз.

Последние слова она прошептала еле слышно, погрузилась в глубокий сон. Я осторожно выбрался из её объятий, оделся и прошёл в гостиную. Спавший, сидя в прихожей, слуга подскочил и молча