Брат (СИ) - Валерий Александрович Гуров

теперь? Для Ангелины я первый враг — папашу ее замочил. Для оставшихся бандитов — кто угодно, но уж точно не друг. Торговать компьютерами, помня, откуда я взял деньги на бизнес — тошно. И куда мне идти?»

В итоге я принял самое, может быть, парадоксальное решение — отправиться к участковому и сдаться с повинной. «По крайней мере, может, хоть им с Лехой какая-то польза от меня будет — раскроют крупное преступление, звание получат…» — размышлял я. А за свои дела я готов ответить, делал я все это вполне сознательно.

Однако Пашка, выслушав мою историю, только покрутил пальцем у виска.

— Ты нормальный или как?

— Паш, я…

— Да знаю я все про тебя! Тебе этот деятель, кажется, документы с билетами оставил? — было непривычно видеть участкового таким откровенным. — Ты какого хрена до сих пор здесь?

— Пришел тебе раскрываемость на участке повысить, — попытался улыбнуться я.

— Ты идиот? — почти закричал Пашка. — Нет, ты скажи мне: ты идиот или как? У тебя на руках хорошие бабки, чистые документы, билет в теплую страну — тебе какого хрена еще надо? Да было бы все это у меня — я бы даже домой за вещами не заскакивал, улетел в чем есть, лишь бы подальше от всего этого дерьма! А этот, гляди-ка, еще в Раскольникова играет! Лети, пока тебе еще кто-нибудь на хвоста не сел с твоими подвигами! Долетишь — звякнешь, передашь привет, номер знаешь, — Паша сел за стол и раскрыл какие-то бумаги.

— То есть ты правда все знаешь и вот так… — я в который раз пытался уложить в голове очевидное.

Паша поднял на меня глаза:

— Может, тебе еще сопровождение с мигалками до Шереметьево организовать?

* * *

Из аэропорта я набрал Петьку. Я не мог не попрощаться с людьми, которые так мне помогали и прошли со мной через все испытания.

— Петь, в общем, тут такое дело… уезжаю я.

— Понятно. Аккуратней только, я в новостях смотрел, опять какой-то шухер пошел… Ты надолго? — спросил Петька. — Когда вернешься?

— Наверное, никогда…

В трубке замолчали.

— Петь? — сказал я.

— А? — отозвалась трубка.

— Тех, кто нас искал и мог найти, больше нет. Об этом в новостях еще скажут. Живите спокойно. Все бабки — и от фирмы, и остальные — можете забрать себе. Вам этого хватит надолго, если с умом. И я вас прошу: больше никогда не связывайтесь ни с какими… ну ты понял.

— Угу, — с грустью промычал Петька.

— И еще, я хотел вам обоим сказать — спасибо за все. Вы сами не представляете, что для меня сделали. Простите, если что было не так, я вам до конца жизни буду благодарен. И Илюхе передай.

— Передам, — сказал Петр. — Ты там это… береги себя. У нас здесь все нормально будет, не волнуйся. Если будет возможность — звони, мы будем рады.

— Обязательно, — ответил я. Бывай!

* * *

Вот и все. Все дела в Москве были закончены. Я устроился поудобнее в кресле зала ожидания. Во внутреннем кармане лежал новый паспорт и билет на новое имя, и всего через несколько часов лайнер унесет меня в другую страну и в другую жизнь. Надо бы в самолете подремать, а то я что-то опять вымотался…

Вдруг мои глаза сзади закрыли до боли знакомые руки, и такие же знакомые губы чмокнули сверху прямо в макушку.

— Ангелина? — изумился я. — Ты что здесь делаешь?

— То же, что и ты, — явно волнуясь, ответила она. — Жду вылета.

— Но… слушай, там… — я не знал, как сообщить ей о том, что я сделал сегодня утром. Не выпалишь же в лоб «Знаешь, я сегодня твоего батю грохнул, пойдем чаю попьем».

— Я все знаю, — перебила она. — И не осуждаю.

— То есть как? — с этой девчонкой я иногда вообще переставал что-либо понимать.

— А так, — она бросала слова мне в лицо с каким-то отчаянием. — Ты думаешь, быть дочерью бандита — это такое великое счастье? Да у меня ни детства, ни друзей, ни пацанов не было никогда! Все детство — одни стрелки, разборки, убийства, менты, посадки, отмазы, кабаки… Отец меня содержал, конечно, но постепенно превращался в монстра! Он же совсем параноиком стал: купил он мне квартиру… что толку, если ему и в квартире везде враги мерещились! Он спать ложился со стволом под подушкой! Я понимаю — плохо так говорить об отце, но, честное слово, я уже сама думала, когда его грохнут, чтобы хоть пожить спокойно, а грохнули бы его скоро в любом случае!

— А я? Как же он меня к тебе допустил?

— Ну ты же уже все знаешь, — устало вздохнула Геля. — Ты им был нужен, вот и допустил.

— Ага. — я внезапно разозлился. — А ты, значит, обо всем знала и со мной в игрушечки игралась. Ах, давай погуляем, потом давай потрахаемся, потом давай я тебя накормлю, а потом все папаше выложу! Так было, да?

— Вова, ты чего? — в Гелиных глазах читался испуг. — Я тебя таким никогда не видела…

— Ты меня больше никаким не увидишь! Оставайся здесь и стучи дальше кому хочешь на кого хочешь! — я отвернулся и вскоре услышал сзади всхлипывания.

— Вов… ну миленький, ну послушай меня! Ну не могла я тебе сказать! Ну я же тебе намекала изо всех сил, чтобы ты понял! Я думала, что спрошу тебя о бандитах, и ты обо всем догадаешься!

Я резко развернулся.

— Чего ты от меня теперь хочешь?

— С тобой быть хочу. У меня билет на тот же рейс.

— И как ты себе это представляешь?

— Пока не знаю, — тихо ответила Геля. — Но я больше не хочу оставаться здесь… и без тебя.

— Если я только заподозрю, что ты со мной во что-то играешь… — начал было я.

— Так ты возьмешь меня с собой? — она подняла ко мне заплаканное лицо.

— Пойдем, — сказал я. — Там, кажется, нашу посадку объявляют.

* * *

Когда кто-то называет 90-е лихими, жуткими, кровавыми, жестокими — в общем-то, они правы. Жестокости и крови действительно хватало. Но все же всегда, во все времена были те, кто даже посреди кромешного ада оставались людьми. И кто знает, может быть, именно благодаря таким людям у нас и появился шанс не сойти с ума и двинуться дальше.