Варяг I - Иван Ладыгин

эта каменная стена молчания со стороны моего конунга тяготила меня больше, чем открытая злоба Сигурда.

А большой тинг тем временем приближался. И мне нужно было к нему хорошенько подготовиться. Игра шла на повышение. И ставкой в ней была вся моя новая жизнь.

Вечер выдался тихим и холодным. Воздух звенел от свежести. Мы сидели у меня в горнице — я, Эйвинд, Хальвдан, Гуннар и Ивар. Дом я отстроил капитально — не лачугу, а настоящую, на совесть срубленную избу с большой печью-каменкой, с грамотно сложенным дымоходом (моя особая гордость!), с крепкими, окованными железом дверьми. На столе стоял глиняный кувшин с яблочным сидром собственного приготовления. Рядом с ним в деревянной плошке дымились румяные лепешки из моей муки.

— Тинг — дело нешуточное, Рюрик. — хмуро произнес Эйвинд. Он щедро плеснул себе сидра в кубок и сделал глоток. — Это вам не на мельнице зерно молоть. Сигурд и Ульф выступят единым фронтом. Будут давить. Авторитетом, традицией, ложью. Что ты им противопоставишь?

— Правду, — пожал я плечами, отламывая кусок лепешки. — То, что я сделал здесь… Видят все.

Хальвдан фыркнул. Его лицо, изуродованное старым шрамом от уха до подбородка, исказилось в подобии усмешки.

— Правду на тинге покупают серебром и железом. Или силой родичей. У Сигурда и того, и другого — воз и маленькая тележка. А у тебя — доброе имя да дюжина крепких воинов. Немало, но… маловато будет. Против ярла-то…

— Не совсем так, — встрял Ивар, вертя в руках деревянную чашку. Его цепкие, быстрые глаза блестели в свете огня. — У Сигурда власть держится на страхе. А у нашего Рюрика… уважение. Многие бонды, даже те, кто его побаивается, ему должны. Кому с молотьбой подсобил, кому инструментом помог, кому — советом. Надо это использовать. Превратить долги в поддержку.

Гуннар, будучи вечно мрачным великаном, просто кивнул. Он нарезал вяленое мясо тонкими ломтиками с каким-то садистским упоением.

— Нужно устроить большой пир. Прямо здесь. Пригласить всех, кто колеблется. Кто смотрит и на Сигурда, и на тебя. Угостить их так, как не умеет никто в этой округе! Напоить так, чтобы они забыли, как зовут их отцов. Сделать их своими друзьями! Чтобы им стало стыдно голосовать против тебя.

— И отправить гонцов, — добавил Эйвинд, хлопнув ладонью по столу. — Быстрых, как ветер. На Буян. К Асгейру. К Торгриму-кузнецу. К самой Астрид, пусть она пробьется к дядьке. К другим дружинникам, что были с нами в походе и относятся к тебе хорошо. Пусть знают, что тут творится. Пусть Бьёрн знает, как его наместник хозяйничает. Нужны люди, которые встанут там, на тинге, и скажут за тебя слово, если возникнет нужда. Иначе Сигурд просто задавит тебя одним своим видом и голосом. Авторитет старого ярла — страшная сила.

Я слушал их, и кусок хлеба застревал у меня в горле. Они говорили о вещах, к которым я еще не успел привыкнуть. Я думал об урожае, о качестве стали, о КПД мельницы. Они думали о людях. О связях. О политике. Это была другая война…

— Хорошо, — сказал я, делая глоток сидра. На вкус он был терпким и кислым. — Мы подготовим пир. Самый большой пир, что видела эта долина. Чтобы его вспоминали следующие десять зим!

Ивар усмехнулся.

— А чем поить будем, предводитель? Этим кислым сидром? Или детским элем, что у всех есть? Поверь, слава о медоварах Сигурда гремит по всему Буяну уже многие годы. Это настоящие трактирные мастера, способные уложить каждого из нас одной каплей! Нужно что-то… особенное. Что-то, что пошатнет их репутацию.

У меня была идея. Рискованная, почти безумная. Но другого выхода не было. Нужно было ошеломить. Поразить.

— Поить будем моим напитком. Таким, какого здесь еще не пили. Чистым огнем. И называется он «самогоном».

Наступило задумчивое молчание. Все четверо уставились на меня.

— Это какое-то колдовство? — осторожно спросил Хальвдан, и его рука непроизвольно потянулась к амулету на шее.

— Нет, — я улыбнулся, чувствуя, как во мне просыпается азарт экспериментатора, берущегося за сложную задачу. — Никакой магии. Только тепло, пар и холодная вода. Ловкость рук, брат. Просто ловкость рук и душа викинга!

Самогонный аппарат…

Как его собрать здесь и сейчас, имея под рукой лишь примитивные инструменты и обрывки знаний из далекого будущего? Это была непростая задача.

Я взял большой медный бак — когда-то в нем солили мясо, потом он валялся в развалинах на окраине хутора. Невероятное расточительство бывших хозяев! Я вычистил его до блеска и нарек перегонным кубом.

Крышку к нему я выковал сам из листовой меди, тщательно подогнав по краям, чтобы пар не уходил впустую. В центре проделал отверстие и впаял в него длинную медную трубку — будущий змеевик. Пайку пришлось делать оловом, это было слабое место, но иного выхода не было.

Змеевик я согнул плотной спиралью и поместил в бочонок, который должен был постоянно охлаждаться проточной водой из ручья. Для этого я проделал в бочке два отверстия — для входа и выхода воды, врезав в них деревянные патрубки.

Второй конец змеевика я вывел наружу — это был носик, откуда должен был капать готовый, очищенный продукт.

Все соединения, все щели я промазал густым тестом из ржаной муки — это был единственный доступный герметик, который мог хоть как-то держать высокое давление пара.

Готовое изобретение выглядело как порождение безумного алхимика или сумасшедшего инженера. Мои парни обходили его стороной, с суеверным страхом.

— Уверен, что это не колдовство? — не унимался Хальвдан, пялясь на медные трубки.

— Видишь руны? Слышишь заклинания? — отмахнулся я. — Это всего лишь медь, огонь и вода. Никакой магии.

В бак я залил брагу — забродивший ячменный солод с водой, в которую добавил немного дрожжей, выведенных из хмеля. Разжег под ним ровный, сильный огонь. Все замерли в ожидании.

Через какое-то время бак начал шипеть, от соединений пошел сладковатый, хлебный запах. Потом из носика покапала мутная и гадко смердящая жидкость — «голова». Её я аккуратно слил в отдельную миску — она была ядовитой. Потом, наконец, пошла основная фракция — прозрачная, как горный хрусталь, жидкая, с едва уловимым запахом. Капля за каплей. Я подставил под нее чистый глиняный кувшин.

Резкий и обжигающий запах разнесся по всей кузнице, вытесняя привычные ароматы угля и металла.

Я обмакнул палец и лизнул. Огонь! Чистый, обжигающий, стремительный, с хлебным послевкусием.