Господин следователь 11 - Евгений Васильевич Шалашов

колись, почему бритва в кармане была? Присяжные не поверят, что ты ее просто так с собой таскал. А вот то, что оружие взял, чтобы Зинаиду убить — в это поверят.

— Вот вам крест — с собой таскал. И бритву, и салфетку.

Нет, не укладывается у меня в голове, что человек — пусть это и парикмахер, станет таскать в кармане опасную бритву. Если только…

Так, думай голова, фуражку куплю…

Парикмахер вернулся в Череповец лет пять назад. Я-то думал, что он вернулся к родным пенатам, узнав о смерти отца Зинаиды. Помер Дмитрий Степанович, бояться уже нечего. А если здесь другое?

— Сальников, а кого ты боишься? Кому ты в Питере на хвост наступил?

Парикмахер затравленно посмотрел на меня, облизнул губы. Я понял намек, встал, открыл дверь, кивнул стоящему в коридоре Яскунову:

— Водички принеси, будь другом.

Подозреваемый выдул целую кружку, потом сказал:

— Самому Феофану не угодил.

— Да иди ты⁈ — воскликнул я. — Самому Феофану⁈

Еще бы знать — кто такой Феофан. Верно, кто-то из воров в законе. Или, как их в здешней реальности именуют? Кажется, что-то из карточной колоды?

— Феофан ведь в королях ходит?

— Да что ему короли? — оттопырил губу парикмахер. — Тьфу, да растереть. Феофан в тузах.

— И как же ты умудрился Феофану дорогу перейти?

— Деньги у Феофана пропали, — вздохнул парикмахер. — Он решил, что я эти деньги увел, потому что в тот день его брил. А я ни сном, ни духом.

— Деньги большие?

— Пять тысяч.

Пять тысяч — солидные деньги. А если парикмахер и на самом деле украл деньги у «крестного отца», удивительно, что он жив до сих пор. А, так он жив, потому что в Череповец слинял.

— А почему Феофан тебя заподозрил?

— Люська, маруха его сказала, что я украл. Сучка. А деньги-то она сама и украла. А как приперли, все на меня свалила. Мол — Ванька-цирюльник украл.

Маруха, кажется, женщина легкого поведения? Или, это любовница вора? Ну, как-то так.

— А у тебя с Люськой- марухой ничего не было? — поинтересовался я.

Парикмахер дернул щекой, неохотно сказал:

— Ну, пару раз было. Нехорошо, конечно, с марухой самого Феофана спать, но она сама навязалась. Как тут отказываться?

— А почему маруха на тебя стрелки перевела? — спросил я, тут же поправился: — Почему на тебя свалила?

— Так видел я, как она украла. Я, когда Феофана побрил, тазик свой у него забыл. Вернулся — а Люська под половицей шурует, где у Феофана деньги лежали. Она мне триста рублей дала.

— За молчание? — усмехнулся я.

— Ага, а за что еще? — хмыкнул Сальников. — Раз дает, так не отказываться же?

— И что дальше?

— А дальше Люська из Питера смоталась, хотела в Пскове отсидеться с годик — у нее родня там, потом куда подальше убраться, но Феофан туда своих шестерок послал. Они Люську расспросила, но убивать не стали, просто рожу почикали — замуж уж ее точно никто не возьмет, даже если спать кто захочет — тряпку на морду накидывать надо. А я в Череповец сдернул, думал, тут меня не найдут. Про Люську-то Феофан знал, откуда родом, а я никому не хвастал. Говорил, что из Устюжны. Опасался, что Красильников меня отыщет. А как про Люську узнал, подумал — уж пусть лучше дядька Митя меня побьет, чем Феофан нож воткнет. Да и времени-то сколько прошло? Приехал, а тут узнал, что старый Красильников помер. Думаю — хорошо-то как. На Зинку глянул — думал, может, вспомнит про нашу любовь? А она со мной даже поздороваться не захотела. Забыла, сучка, кто ее первым мял. А уж растолстела-то как! Корова коровой.

И мне опять захотелось въехать Сальникову по морде. И я опять сумел себя обуздать.

— Приехал, на чужие деньги парикмахерскую открыл, — с пониманием кивнул я. — Жил себе, не тужил. Слышал, что даже женился?

— Так не в бобылях же ходить? — фыркнул Сальников. — И сготовить надо, и постирать. Опять-таки — бабу хочется. А где я в Череповце баб искать стану? Шлюхам платить надо — а мне рупь не лишний. Тут не Питер, когда девки кругом — и служанки, и работницы. Пообещаешь, что женишься, они на все готовы. А дур искать, вроде Зинки — так ну его на хрен. Свяжешься, бегай потом, как в прошлый раз. Да и возраст не тот, чтобы дурочки молодые клевали. Завел я себе бабенку, обвенчались, да вот, забеременела, разродится не смогла. Вот, дура баба. На похороны пришлось двадцать рублей потратить!

— А потом узнал, что Феофан тебя отыскал? — предположил я.

— Ну да. Неделю назад, как ярмарка у нас шла, ко мне знакомец — Васька Удод заходит. Мол — от Феофана тебе привет. Велел передать, чтобы деньги готовил. Вернешь — останешься жив. А где я такие деньги возьму? Если бежать — так все равно отыщут, это я понял. Вот, с бритвой и стал ходить.

— А как узнал, что у Зинаиды деньги есть?

— А я Петра Никифоровича — приказчика Милютинского на днях подстригал, — сообщил Сальников. — А тот вздыхает, да говорит — вот, Иван, сегодня своими руками семь тысяч отсчитывал. Мне бы такие деньги! А эта дура на кавалера своего спустит. А я возьми, да и спросил — кому, мол, счастье-то привалило? А он — да знаешь ты, покойного Красильникова дочь. И стал я думать — в если мне Зинкины деньги взять? Что ей какие-то семь тысяч, если у нее папаша миллионщиком был? Ей эти деньги тьфу, а я жив останусь.

Что-то я не уверен, что парикмахера оставят в живых. Но он, вроде бы, сам это понимать должен. Десять лет терся среди уголовников. Еще зарубочку в памяти сделал — Милютину я приказчика «вложу». За лишнюю болтовню пусть Иван Андреевич либо начет сделает, либо вообще уволит.

— И ты Зинаиду убил, а деньги взял?

— Не сразу, — покачал головой парикмахер. — Я, вначале, по-человечески попросил. Мол — Зинуля, меня вором считают, не верну пять тысяч — убьют, так поделись денежкой. А она мне — если боишься, сходи в полицию. А еще лучше — сразу к Ивану Александровичу ступай. Расскажи ему обо всем, он придумает, как тебя защитить. И никто тебя не тронет, если не виноват. А мне деньги для другого нужны. Жених мой почти два месяца не пишет, верно, дочка опять заболела. Поеду в Санкт-Петербург, его отыщу, повезу девочку в Швейцарию лечить. А там денег много нужно. Я ей — дура ты, он тебя обманывает, чтобы денежки