Красавчик. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

Советском Союзе. Вот только исторические ссылки выдавал почти без дат: знание истории в мои добродетели не входило. Я рассказал о войне в Афганистане (не вспомнил ни точный год её начала, ни дату окончания) без подробностей в виде конкретных хронологических событий. Сказал, что осенью восемьдесят второго года умрёт Брежнев (я тогда пошёл в первый класс). Предсказал смерть Черненко и Андропова. Сказал о Горбачёве. Пояснил, что такое перестройка. Сообщил о развале СССР на пятнадцать государств.

Юрий Григорьевич и Александров меня не перебивали, слушали внимательно. Посматривали при этом не на меня, а на разложенные перед ними на столешнице предметы. Я отметил, что Сан Саныча больше других вещественных доказательств заинтересовал телефон. Юрий Григорьевич то и дело подкашливал. Он всё больше посматривал на российские рубли. Я заметил, как мой прадед щурил глаза и присматривался к изображениям на купюрах. Кофе в чашке закончился, когда я дошёл до того момента, в котором Сергей Петрович вручил мне на даче советский паспорт. Я сунул руку в рюкзак – Александров при этом насторожился, приблизился ко мне на полшага. Я замер, заверил Сан Саныча, что сейчас покажу ещё одно подтверждение своему рассказу.

Медленно, двумя пальцами достал тёмно-зелёную книжицу с изображением советского герба на обложке.

Сообразил, что всё ещё не считал эту брошюру своим документом.

– … Вот, что Порошин мне привёз, – сказал я.

Протянул Сан Санычу советский паспорт.

Тот открыл его и прочёл:

– Сергей Юрьевич Красавчик. Так ты у нас из Владивостока!

Я пожал плечами и признался:

– Ни разу в жизни не покидал европейскую часть страны.

– Отчество сам придумал? – спросил прадед.

Я развёл руками.

– Что дали, тем и пользуюсь. Даренному коню в зубы не смотрят. Порошин привёз мне ещё вот это.

Я вновь склонился к рюкзаку – Сан Саный снова дёрнулся.

Я поднял на него глаза и сообщил:

– Оружия и бомбы у меня там нет. Честное слово.

Достал собственноручно изготовленный ещё в пансионате бумажный свёрток. Высыпал из него стол пачки советских денег. Сложил пачки двумя стопками. Вынул ещё один свёрток… Юрий Григорьевич и Сан Саныч наблюдали за тем, как я выстроил на столешнице стену из денег. Делал я это неспешно (вспомнил при этом песчаную крепость, которая осталась на пляже в пансионате). Всего я выудил из рюкзака тридцать пачек. Одна была чуть тоньше других (я уже потратил несколько купюр). Но даже я визуально не определил, из какой именно пачки уже брал банкноты. Обалдевши чирикнула за окном птица. Прадед кашлянул. Александров ухмыльнулся и стрельнул взглядом в сторону окна (он будто проверил, что с улицы за нами не подглядывали).

– Сколько тут? – спросил Сан Саныч.

Я дёрнул плечом.

– Понятия не имею. Не пересчитывал. По нынешним временам, как я уже понял, много. Там в основном сотни и полтинники. В девяносто первом году, после павловской реформы, они обесценились, превратились в обычную бумагу. Сергей Петрович сказал, что его отец скупил всё это за бесценок. Часть этих банкнот Порошины и вовсе получили бесплатно.

Я посмотрел на Юрия Григорьевича и сказал:

– Грабить я тебя, дед, не собирался. Местных денег у меня сейчас полно. Уже замучился таскать на себе всю эту тяжесть. Всё это сложно сейчас потратить в СССР. Здесь на несколько десятков автомобилей хватит, даже если брать те по спекулятивным ценам. На эту тему меня уже просветили знающие товарищи. Так что, дед, твои сбережения в безопасности.

Александров потёр подбородок.

– Ну, и как ты всё это добро к нам привёз-то, – сказал он, – из своего двухтысячного года?

– Как раз к этому моменту и подошёл…

Я подробно пересказал свой разговор с Сергеем Петровичем – тот, что случился тринадцатого июля на даче. Сообщил о поезде с советскими пионерами, о котором написали в российской «жёлтой» прессе. О станции «Пороги», где Пётр Порошин «заглянул» из семидесятого в двухтысячный год. Предъявил ту самую газету, которую в ночь с тринадцатого на четырнадцатое июля я подобрал на перроне «той самой» станции «Пороги». Ткнул пальцем в название статьи («Восстание грибов»). Описал историю подготовки Порошиных к поездке и поставленные ими на эту поездку цели. Положил на стол рядом с газетой старую фотографию с надписью «Чёрное море, пансионат „Аврора“, 1970 год». Сообщил о том, как приехал ночью на станцию и сел в поезд.

– Хочешь сказать: ты попал в прошлое и сразу рванул на мере, чтобы приударить за незнакомой тебе женщиной? – сказал Сан Саныч.

Он будто спародировал мимику своего сына; недоверчиво усмехнулся и взмахнул рукой.

– Поехал, – ответил я. – Приударил. Разумеется. Потому что пообещал.

Я описал свою первую поездку на поезде в семидесятом году. Сообщил, как познакомился с Порошиными (сказал, что «нашёл» потерянное Ольгой кольцо). Рассказал, как мы прибыли в пансионат «Аврора», как я заселился в комнату и встретился там с Аркадием Александровым. Сан Саныч отреагировал на мои слова хмыканьем, Юрий Григорьевич кашлянул. Подробности пребывания в пансионате я опустил. Лишь заверил, что сдружился с Аркадием. Продемонстрировал страницу из блокнота, на которой сын Сан Саныча собственноручно записал свой московский адрес. Сообщил, что у другого моего бывшего соседа по комнате и у Валентины Кудрявцевой завязался бурный роман. Сказал, что я «выполнил своё обещание» и сразу же «рванул» в Москву.

Я положил рядом с полученной от Сергея Петровича старой фотографией фотографию новую, где помимо Порошиных, Риты с Васей, Вали Кудрявцевой и пальмы появились три новых персонажа: я, Нарек Давтян и Аркадий Александров. Мой прадед и Сан Саныч стали у стола плечо к плечу, посмотрели на фото (там тоже красовалась надпись «Чёрное море, пансионат „Аврора“, 1970 год», хотя даже на первый взгляд эти две фотографии были сделаны с разницей в десятилетия). Тем временем я сделал небольшой устный экскурс в будущее: описал изменения, которые произойдут в столице СССР в ближайшие годы. Сообщил об Олимпиаде восьмидесятого года и о строительстве около ВДНХ гостиницы «Космос». Описал, как изменится площадь Хо Ши Мина и улица Дмитрия Ульянова.

– … Замок на твоей двери, дед, мои родители так и не поменяли, – пояснил я. – Я в последние годы тут не жил: снимал квартиру ближе к своей работе. Но ключ всё ещё у меня. Первым делом я сегодня, разумеется, позвонил в дверь. Думал: сейчас воскресенье – ты сидишь дома, смотришь телевизор. Но дверь мне не открыли. Поэтому я и вошёл в твою квартиру, дед. Нет, ну не на улице же мне вас ждать! Всё же не чужие люди мы с тобой, дед. Да и в этой квартире