Валерио Эванджелисти - Обман

— А вы не замечаете, что мы живем во времена бедствий?

Вопрос прозвучал не очень вежливо, но Фернель не обратил внимания.

— Замечаю. Однако ваш альманах утверждает, что бедствия станут множиться… Можно подумать, что вы сознательно сеете страх. К тому же ваша книга гораздо подробнее всех других, написанных на эту тему…

— Издатель Брото меня все время за это упрекает.

— Я говорю о подробности описания бесконечных, мучительных кошмаров. Но главный кошмар — вот эта книжица.

Фернель достал еще одну брошюру.

— «Пророчества Мишеля Нострадамуса, изданные в Лионе в печатне Масе Бонома». Она вышла недавно, и повсюду только и разговоров, что о ней. И заглавие с претензией: не предсказания, а «пророчества».

— Если вас это заботит, то в авиньонском издании сказано «Чудесные предсказания».

— Существо дела не меняется: во всех случаях эта книга ставит вас в опасное положение.

Фернель нахмурился.

— Мишель… хотя мне бы надо называть вас Нострадамусом: ведь под этим именем вы добились славы. Это я посоветовал вам бросить вызов Ульриху и опубликовать свои видения. Но вы пошли дальше: вы сделали достоянием публики философию иллюминатов и даже некоторые наши техники. Ваше «Письмо к сыну Сезару», которым открывается книга, «Церковь» воспримет как настоящий донос.

Слегка смутившись, Мишель пробормотал:

— Но вы быстро убедитесь, что одни параграфы выписаны из «Собрания откровений» брата Джироламо Савонаролы, а другие — из сочинений Петра Кринита.

— Несомненно. Я заметил также, что ваши астрологические суждения вдохновлены работами Ришара Русса. А вот это место, — Фернель полистал книгу, — двадцать первый параграф, где вы говорите, что познание сути вещей и движения звезд возможно в состоянии гераклической эпилепсии, явно навлечет на вас гнев Ульриха.

Смущение Мишеля возрастало.

— Это Гиппократ назвал эпилепсию «геркулесовой болезнью» в работе о женских болезнях. Видимо, Геркулес страдал эпилепсией.

Фернель взглянул на него с иронией.

— Да, но мы с вами прекрасно знаем, что hieracium — название ястребиной травы.

Он снова насупился.

— Вы обнародовали секрет, который «Церковь» хранила наиболее ревностно. И раскрыли его не столько профанам, сколько нашим инициированным. Поймите меня правильно: я не хочу сказать, что вы поступили плохо. Но теперь Ульрих станет вас ненавидеть со всей силой, на которую способен, и постарается вас уничтожить.

Мишель опустил голову.

— Я с самого начала это знал. Постараюсь его пересилить.

— Интересно, каким образом?

— С вашей помощью.

Фернель закрыл глаза и устало провел по ним пальцами. Потом снова открыл.

— Хорошо, я помогу вам, но сначала скажите: в последнее время вам не попадались на глаза следы пребывания Ульриха? Какие-нибудь странные события, диковинные растения или другие признаки иных миров?

— Да, в деревнях в окрестностях Салона стали рождаться уродцы. И вчера вечером в здешних краях видели Пентадиуса.

Обычное дрожание рук Фернеля, казалось, усилилось.

— Пентадиус! — прошептал он, — Он явно прибыл на разведку. А это означает, что Ульрих вот-вот атакует.

Старый маг вдруг поднялся с таким решительным видом, что стал даже выше ростом.

— Слушайте, Мишель. У нас еще есть несколько дней, по крайней мере я на это надеюсь. Я постараюсь за это время собрать сюда всех иллюминатов-диссидентов, каких смогу найти. Один из них сопровождал меня в пути и должен с минуты на минуту здесь появиться. Но одного человека мало.

— Что же такое вы задумали?

— Помните свое боевое крещение?

— Еще бы…

Мишель вздрогнул: ему всегда становилось не по себе, когда он вспоминал церемонию в Бордо.

— Надо выполнить обряд с противоположным знаком, и я один такой знаю…

Мишель задумался, потом от удивления раскрыл рот.

— Уж не намекаете ли вы на обряд фибионитов?

Голос его против воли прозвучал возмущенно.

Фернель важно кивнул.

— Именно на него и намекаю. Надо призвать силы любви сквозь все семь небес и сосредоточить их на восьмом. Это единственный способ обуздать Ульриха. Он входит в Абразакс, используя силы зла. И если нам хоть на миг удастся заставить космос завибрировать от тока жизненных сил, мы, конечно, Ульриха не остановим, но сможем серьезно ослабить. Что вы на это скажете?

— Согласен. Я сделаю все, что попросите.

— Прекрасно, — просиял Фернель, — Теперь надо найти женщину, которая способна…

Он замолчал, потому что в комнату вошла служанка Эмманюэль.

— Там у дверей молодой человек, он спрашивает господина Жана Фернеля, — объявила девушка, — Госпожа занималась малышом, поэтому открыла я.

Вскоре в комнату вошел человек с длинными светлыми волосами. Даже не взглянув на Фернеля, он подошел к Мишелю и упал перед ним на колени.

— Простите меня, доктор Нострадамус, я невольно причинил вам зло, но я сделаю все, чтобы его искупить.

Ошеломленный Мишель не стал даже поднимать незнакомца с колен. Он только спросил:

— Какое зло вы могли мне причинить, сударь? Ведь я даже не знаю, кто вы!

Юноша был слишком взволнован, чтобы сразу ответить. За него ответил Фернель:

— Я все объясню. Этого человека зовут Габриэле Симеони, и до недавнего времени он принадлежал к «Церкви». Думаю, у него есть что вам рассказать.

АГОНИЯ ЧУДОВИЩ

Катерина Чибо-Варано открыла скрипучие дверцы шкафа, громоздившегося в углу бедно обставленной комнаты. Покидая Францию, она смогла взять с собой только два платья, да и те надеть было некуда. В той бедной таверне, где они с Пьетро Джелидо остановились в Милане, роскошная одежда могла вызвать нежелательные кривотолки.

Герцогиня провела рукой по кружевам, погладила тугой, шуршащий шелк, и на миг ее охватила радость, тут же заглушённая острой болью в спине. Вот уже около месяца ее мучили боли в позвоночнике, и теперь она ходила сгорбившись. Она стыдилась этой старческой, болезненной походки и старалась не выходить на улицу. Однако шикарные наряды выглядели как обещание вернуть хозяйке былое очарование. Вот только чуть-чуть подлечиться…

Ручка двери повернулась. Катерина быстро закрыла шкаф и пошла открывать.

Не глядя на нее, вошел Пьетро Джелидо, отстегнул спрятанные под рясой ножны и поставил у стены короткую шпагу, с которой никогда не расставался. Подойдя к кровати, он упал на стоящий рядом соломенный стул. Вид у него был измученный.

— Нам отказали в аудиенции, — сказал он, покачав головой.

— Кто? Новый правитель?

— Да, герцог Альба.

Пот струился по его лбу и шее. Однако не физическая усталость обессилила его: видно было, что он внутренне опустошен.

— Он очень занят. Пришло известие, что Папой избран кардинал Карафа, римский инквизитор, и что он будет наречен Павлом Четвертым. Говорят, он враждебно настроен к императору и благоволит французам.

Пытаясь преодолеть боль в спине, Катерина присела на край постели и приняла слишком свободную, даже фривольную позу.

— Может быть, именно поэтому он и не может назначить нам аудиенцию: он действительно занят.

Пьетро Джелидо собирался уже ответить, но взгляд его упал на голые лодыжки герцогини, и он сразу отвел глаза.

— Приведите себя в порядок, — потребовал он, — Такие позы хороши для молоденькой девушки, а у вас уже вся голова седая, хоть вы и краситесь, чтобы выглядеть блондинкой.

Пораженная Катерина чуть не вскрикнула от оскорбления и боли, но сдержалась, хотя в определенном смысле дела ее были плохи. Она надеялась, что состав, приготовленный по рецепту Нотрдама, восстановит цвет поблекших волос, но, видимо, обманулась. В углах глаз у нее появились слезники.

Она попыталась для пущей важности перевести разговор на политику.

— Новый понтифик не сможет повернуть ход вещей вспять, — возразила она дрожащим голосом, — Именем императора Козимо Медичи стал властителем Сиены, а французские войска покидают Италию. Весь полуостров окажется в руках Карла Пятого.

— Слишком поздно: Карл уже стар и болен. Он все еще у дел, но сил ему не хватает. Как, впрочем, и вам.

Последняя фраза была сказана иронически, но с явной злобой. Катерину она больно задела, и, боясь расплакаться, герцогиня опустила глаза. Против ожидания, она не расплакалась, но ей пришлось низко опустить голову, чтобы спрятать мокрые глаза.

— Уверяю вас, сил у меня достаточно. Лучше всего мне самой встретиться с герцогом Альбой. Я сумею убедить его использовать нас на дипломатическом поприще.

Пьетро Джелидо саркастически рассмеялся.

— Дорогая моя, прошло то время, когда вы могли покорять власть имущих своим декольте. А нынче они увидят только увядшую плоть. Что же до встречи с герцогом Альбой, то я вам уже сказал: он не хочет нас принять. За мной закрепилась слава кальвиниста, а за вами — бедняжки.