Другая жизнь. Назад в СССР-5 - Михаил Васильевич Шелест

было в ночь, а потому многие не засиживались. Однако, не всё коту масленица, да-а-а.

— Ты стал другой, — сказала Наталья, когда часов в пять мы остались одни.

— Другой? Вряд ли, — сказал я. — Домой еду. Надо от тебя отвыкать. А то,представляешь, какой я домой возвращусь. Выжатый, как лимон.

Девушка поджала губы, прищурилась и прошипела.

— Значит то, что между нами, не считается?

Я сделал озабоченный вид и скривился.

— Что-то меня подташнивает, Наташа. Давай выйдем на воздух.

— Сам выходи! Ещё не хватало, чтобы нас увидели вдвоём.Ты уедешь, а мне как дальше жить? Мы ведь с моим и не живём вместе. Он на диване спит, или со своими мужиками в каюте.

— Наташ, ей богу не в моготу.

— Какой ты всё-таки, сволочь.

— Ну, вот, приехали, — печально выдал я, надевая куртку и показывая ей взглядом «на выход».

— Сволочь-сволочь! Конечно сволочь! — мысленно согласился я, запирая дверь каюты.

[1] Как Воланд в Мастере и Маргарите', по словам Азазелло.

Глава 26

Пролетел в писании портретов март. Акриловой краски едва хватило. Портретов оказалось шесть. Ну и руководство озадачилось личными «парсунами», как называли потреты в старину. А их было: капитан, старпом, завпроизводством, главмех, главный дизельный, старший рефмеханик, главный технолог, химик, медик, и боцман. А, да! И мой старший. Пришлось замполиту выдавать второй ящик акриловой краски. Да мне что… Сиди, пиши, руку набивай.

Сидел, писал, набивал. Мостового нарисовал, Панина, Лёху-фаршевика. Жену Мостового — Ленку. Басову Наталью. Зачем обижать девушку? Ведь не виноватая она, что я «сам к ней пришёл»? Хотя было наоборот… Бригадира Ахмеда нарисовал. Это всё без воздмездно. На память, так сказать. Но упросили нарисовать портрет за деньги. Завмагша упросила. Аж триста рублей сулила.

Но я спросил нет ли у неё в магазине чего-нибудь дефицитного. Оказалось, есть японские джинсовые костюмы, «как раз на меня». И всего за сто рублей. М видоемагнитофон «Электроника» с кассетами.

— О, как! — удивился я. — Марина Ивановна я вас в полный рост нарисую в королевском обличии, как Екатерину Вторую. Если вы мне дадите два костюма джинсовых и продадите видик.

— Чего продам? Видак?

Я махнул рукой.

— Пусть будет видак!

— А королевой, это как? — зарделась Марина Ивановна.

— В шикарном платье и с короной.

— Я согласная, — сказала она потупившись.

Так я приобрёл желанные вещи и славу эротомана. Марина Ивановна вышла такой соблазнительной, у неё были такие томные глаза и призывно улыбчивые губы, что ко мне вереницы потянулись женщины. Что удивительно, Марина Ивановна, до селе женщина, прямо скажем, не улыбчивая, расцвела, как чайная роза.

Женщин я просил приходить с мужьями. По понятным причинам, да.

В итоге у меня образовалась приличная сумма сверхтрудовых доходов, размером почти в три тысячи рублей. С Мироныча я денег не взял. Ну его! У нас с ним ещё много чего впереди.

Тренироваться стали с Дёминым Николаем. Мы и раньше с ним занимались, но он практиковал стиль Брюса Ли, будучи его диким поклонником, а я каратэ. И он был быстрый, как дикий кот. Сейчас я его перебивал и он был очень сольно удивлён переменами, случившимися со мной. Вот он был, точно, очень близок к моему разоблачению. Потому, что не может человек мгновенно изменить своё тело и повадки, а я смог. Он долго ничего не говорил, пропуская и пропуская от меня удары и натыкаясь на мою защиту, а потом перестал со мной общаться. Он просто избегал меня. Я не стал его преследовать.

Через пару недель он снова пришёл на волейбольную площадку и в конце тренировки предложил спарринг «по-настоящему», в полный контакт. Я предложил позвать секундантов-свидетелей: Валеру Пака и его электриков, сославшись на непредсказуемость последствий такого поединка. Он их позвал.

Николай был очень быстрым. Наверное — быстрее Канадзавы. Наверное, таким же быстрым, как и Брюс Ли. И мне с ним было бы сложно соперничать, если бы не моя техника. У Николая был очень малый арсенал. У меня огромный. Моя мясорубка рубила его руки и ноги только треск стоял. Но я не бил его по суставам, только намечал. Потом я всё-таки использовал брешь в его скупой винь-чуневской защите и пробил ему печень. Ему, разряднику по боксу, не удалось отскочить. Я поймал его на противоходе.

Валера Пак добросовестно отсчитал до десяти, сказал аут и сунул Дёмину ватку с нашатырём, хотя тот не терял сознание.

— Взбодрись-взбодрись, — призывал он Дёмина.

Тот лежал подтянув ноги к животу.

— Пройдёт само, — сказал я. — Отпустит.

— Я знаю. Тот не боксёр, кто не чувствовал свою печень.

— Это — да.

— Ловко ты его на себя вытянул. И таким длинным крюком, да с уклоном вправо и нырком, уходя от серии… Это нечто. Красиво. Раньше у тебя как-то всё не по настоящему было, правильно Коля говорит.

— Так, кхэ, не просил никто, — усмехнулся я.

Валера уважительно посмотрел на меня.

— По тебе и не скажешь.

— Но я ведь тебя и раньше переигрывал.

— Хе! Так мы же не били по настоящему. Перчатки боксёрские ты не любишь, А как по тебе ударишь?

— Хочешь попробовать? — усмехнулся я. — Выходи в круг. Я сегодня добрый.

— А что? И выйду! — сказал Валера. — Какой боксёр откажется подраться?

— Полный контакт? — спросил я.

— Полный, да.

— Драка?

— Да!

— Отлично, — сказал я, — Лови.

Я ударил ему лоукик в бедро левой ноги. Почти в переднюю часть.

— Мля-я-я-ть, — заорал он, как мартовский кот. — Нельзя по ногам!

— Кто сказал? — улыбнулся я. — Это не бокс, Валера, а каратэ.

— Давай дальше, — хмуро бросил он.

Дёмин уже отошёл и сидел на палубе, глядя на наш «спарринг».

— Я тебе сейчас отсушу ещё одну ногу, или эту доканаю, и потом настучу по печени. По лицу бить не буду. Оно тебе надо с разбитым лицом ходить? Подержи досочку лучше.

Я поднял клёпку и показал, как держать. Потанцевал и с подскока ударил левым боковым перевёрутым кулаком. Клёпка только хрустнула. Взял другую.

— Можешь двигаться. Только вертикально держи. Хотя… Пофигу!

Потанцевал. Бахнул, сломал.

— Впечатляет, — сказал Дёмин. — Стоячую я ломаю, но прямым ударом. Боковым промазываю. Узкая.

— Ты как? —