Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

ее пальцы намертво вцепились в скобу щита. Лев серьезно ранен, из его груди торчит обломок древка, но он еще жив и очень зол. Зверь пролетел на несколько шагов вперед, когда сбил меня в прыжке, и уже повернулся, чтобы добить свою жертву. Он едва идет, но глаза сверкают такой ненавистью, что я тут же пришел в себя. И откуда только силы взялись? Я поднял щит и укрылся им сверху, как ребенок одеялом, прижав к земле изо всех сил.

— Господи! Господи! — шептал я трясущимися губами. — Спасибо, что книжки читал в детстве! Не помню, в какой из них так от льва прятались! Копи царя Соломона, кажется? Да плевать! Что за чушь лезет в голову? Я же сдохну сейчас!

Лев озадаченно взрыкнул и ударил когтями по щиту, затем попробовал перевернуть его, а потом его рев перешел в хрип, и он рухнул сверху, привалив меня своей тушей. Все это заняло какие-то считанные секунды, и я даже забыл, что из разодранной щеки и левого плеча течет кровь. Слабость, головокружение и боль — все это накатило одновременно, и я ушел в спасительную темноту.

А ведь я должен был предотвратить то, что вот-вот случится! Неужели все предрешено? Неужели судьба неумолима? — именно такая мысль промелькнула в моей многострадальной голове, прежде чем ее покинуло сознание.

* * *

Я открыл глаза и снова увидел перед собой ту самую девчонку из порта. Как ее… Феано! Да, Феано! Лихорадка, мучившая меня несколько дней подряд, отступила, и я выпил полчашки воды, что поднесла мне она. Видимо, Феано здесь и ночевала все эти дни. Вон, даже охапка тростника на полу лежит.

— Что тут у меня? — с трудом привстал я и полюбовался на след львиной лапы, который перечеркнул мое плечо и грудь.

Судя по тому, как горит лицо слева, он меня и там достал. Потрогал рукой висок. Вроде цел. Шлем защитил голову, но на щеке львиные когти оставил свою отметину. Красавчик я теперь, все девки мои. Морда почти зажила, я даже слегка улыбнуться могу, а вот плечо и грудь вздулись синюшно-багровыми полосами. Лев явно не слышал об асептике и ходил своими лапами прямо по грязной земле.

— Вам уже лучше, господин? — голос девчонки показался мне чарующей музыкой. Ну до чего же она хороша! Густая грива волос спадает до самой поясницы, и она перевязала их какой-то веревочкой, чтобы не мешалась. Я глаз не мог оторвать от прелестного овала лица и ярких чувственных губ. Бывает же такое.

— Да, мне лучше! — прохрипел я. — Ты как здесь оказалась?

— Хозяйка оставила меня на время, помочь с гостями, — сказала она, дисциплинированно опустив глаза в пол. Да, втянулась уже девка в рабскую жизнь.

— Попала в богатый дом, как мечтала? — усмехнулся я, а когда она изумленно вскинула брови, пояснил. — Купец Рапану мне все рассказал.

— Да, господин, попала, — скупо ответила она.

— На волю не хочешь? — спросил я ее. — Я могу выкупить тебя.

— А зачем? — криво усмехнулась Феано. — Кто меня ждет на воле той? И что я там делать буду? За бедняка замуж выйти и до самой смерти на клочке земли горбатиться? Или опять в рабство попасть, если ахейцы налетят? Так я и так уже в рабстве. Я сыта, крыша над головой есть, и заботиться ни о чем не нужно. Обо мне позаботятся. Знай только работай и угождай хозяйке. Не свободы себе хочу, а доброго господина.

— А царь Менелай где? — спросил я.

— У него дед на Крите умер, поехал наследство делить, — пояснила Феано. — Басилейя Хеленэ сейчас правит.

— Позови Гектора, — холодея, попросил я.

— Господин Гектор уехал, — ответила она. — Вот прямо вчера и уехал, когда увидел, что вам лучше стало. Царевич Парис сказал, что присмотрит за вами.

— Проклятье! — простонал я. — Он за мной присматривает или за царицей?

— Откуда вы знаете? — побледнела Феано. — Вы же в горячке валялись.

— Слух у меня хороший, — ответил я, и она потрясенно замолчала. — Позови Париса сюда. Прямо сейчас. Если нужно, с царицы его сними.

— Да что вы говорите такое! — Феано в испуге закрыла рот двумя руками, но потом фыркнула и, давясь от смеха, выскочила за дверь.

Парис пришел быстро, видимо, рога Менелаю он наставлял ночью, а не при свете дня. Выглядел он, как всегда, великолепно. Этакий Аполлон Бельведерский с обкусанными ногтями и, если бы не презрительная ухмылочка, не сходившая с его лица, — просто глаз не оторвать. Интересно, откуда эта ухмылка вообще взялась у бывшего пастушка, который вырос в убогой хижине.

— Не делай того, что задумал, — сказал я, откинувшись на камень стены. — Не нарушай законов гостеприимства. За это такая кара от богов придет, что вся Троя кровью заплачет.

— Ты это о чем? — напрягся Парис. — Тебе рабыня наболтала чего-то? Так я ей мигом язык отрежу.

— Рабыня тут ни при чем, — махнул я рукой. — Я видел, как ты на нее смотришь, и как она смотрит на тебя. Я узнал, что Гектор и Менелай уехали, а это значит, что вы с ней одни. Ты уже спал с ней?

— Тебя это не касается! — побагровел Парис.

— Еще как касается, — спокойно ответил я. — За такое святотатство на Трою вся Аххиява пойдет. Агамемнон — брат Менелая. Он разорит наши земли.

— Нет! Я с ней еще не спал. — Парис почти что выплюнул эти слова. — Это случится, когда она станет моей женой перед лицом богов. Доволен?

— Не делай этого, прошу тебя! — я бессильно откинулся на своем тюфяке. — Это принесет нам много горя.

— Да ты вообще не понимаешь, что тут происходит, — прошипел Парис. — Ты же просто удачливая деревенщина. Что ты возомнил о себе? Ты слишком много громких слов произносишь, Эней! Да только ты смешон! Понимаешь, смешон! Ты же дальше собственного носа не видишь, чистоплюй проклятый! Лежи и лечи свои раны. Случится то, чему суждено! Вот прямо сейчас и случится!

Он ушел, громко хлопнув дверью, а я задумался. А о чем, собственно, идет речь? Чего именно я не понимаю?

— Феано! — позвал я рабыню, которая — я знал это точно — пряталась неподалеку и подслушивала. Уж больна мордашка у нее хитрая.

— Да, господин! — она появилась так быстро, что я даже глазом моргнуть не успел. Как же приятно, когда не разочаровываешься в людях.

— В деревушке, в той, что у подножия холма, ждут мои дарданцы. Их пятеро. Позови мне старшего. Абарис его зовут.

— Их там нет, господин, — покачала девчонка головой. — Я слышала, как царевич Парис сказал им, чтобы они