Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

с детьми во дворце паши. Рассудив, что места там много, а мне, пока идут военные действия, все равно придется еще не раз сменить резиденцию. В крайнем случае, можно и флагманом обойтись, благо все необходимое на «Святой Елене» есть.

Чего я не учел, так это того, что меня ранят. Ноге теперь нужен покой и регулярные перевязки, а вокруг смесь детского сада с пионерлагерем, причем, для неблагополучных подростков. И выгнать рука не поднимается, дети и так натерпелись.

Надо отдать должное моим порученцам. Подопечные их напоены, накормлены и обихожены. Ну и одеты, конечно. О последнем следует рассказать особо. Попали к нам подростки, что называется, кто в чем был. Кто в более или менее русских рубахах и портах, кто в татарских обносках, а иные в таком рубище, что нищие постыдились бы одеть.

Сын боярский Рожков, разумеется, постарался раздобыть для них хоть какой-то одежонки, благо в захваченном городе это было не трудно. Другое дело мой дьяк. Являясь от природы был человеком методичным, Первушка решил обмундировать всех единообразно, для чего с помощью приданных ему стрельцов конфисковал необходимое количество тканей и загрузил работой местных портных.

И все бы ничего, но для него эталоном ученической формы была та, которую носили в Славяно-Греко-Латинской академии. То есть, подрясник из небеленой хлопковой бумажной ткани. А для холодов расстарался им справить длиннополые зипуны из грубого темного сукна местной выделки. В качестве головных уборов сваляные из козьей шерсти колпаки, а на ногах — чувяки из мягкой кожи, или как их еще называют, ноговицы. В общем, когда я появился в своей резиденции, меня встретили две шеренги маленьких и не очень монахов. Ну, или точнее, послушников. Слава богу, хоть в ноги не упали, ограничившись общим поясным поклоном.

— Это что? — искренне удивился я.

— Где, батюшка? — широко распахнул глаза Анциферов.

— Я спрашиваю, почему дети так одеты?

— А как иначе, если твоя царская милость их учить велели? — изумился Первак и процитировал строку из общежительного устава академии, регламентирующего одежду студентов. — Всякому учащемуся надлежит иметь вид скромный, а платье носить одинаковое, никоторому не выделяясь, свято помятуя, что перед светом просвещения все равны, яко и перед создателем!

Крыть было нечем, особенно с учетом того, что автором значительной части этого чудного документа был ни кто иной, как венценосный основатель учебного заведения. То есть, я!

— И царевича так же одел?

— Государь наследник, — тяжко вздохнул незадачливый предтеча Макаренко и Песталоцци, — сказал, что сие убожество даже под страхом дыбы не наденет.

— И Петька тоже?

— Что сей вьюнош сказал, — еще сильнее поджал губы дьяк, — мне своему государю и повторить соромно.

— Кстати, где они?

— Ждут ваше величество.

— А почему не вместе со всеми?

— Разве прилично царственному отроку вместе с вчерашними полоняниками?

— Твою ж мать! — только и смог вымолвить я в ответ.

— Али не так что сделали? — искренне огорчился помалкивавший до сих пор Рожков.

— Да не то чтобы, — замялся я, не зная как сформулировать претензию. — Скажи лучше, как твой сын?

— Николка-то, — заулыбался счастливый отец. — Слава богу, здоров. Да вон он в числе прочих стоит.

— А остальные? Доктора их осматривали?

— А как же. Особенно господин Попел старается. Не единожды к нам заглядывал и недужных пользовал.

— Помню, у вас еще девочки были.

— Отчего же были. И сейчас есть. Прикажете привести?

— Нет, пожалуй, потом посмотрю. А они тоже тут?

— Нет, государь. Девок в соседнем доме разместили, да караул покрепче приставили.

— Что так?

— Так ведь немало таких, что уже в возраст входят. Казачки грозили покрасть себе в жены.

— Что уже такие взрослые?

— Ага. Более половины старше двенадцати, а есть и четырнадцать.

— Охренеть! — едва не поперхнулся я от услышанного. — Так, до моего отдельного распоряжения никаких «в жены»! Уяснил?

— На все твоя царская воля, — по-своему понял мой запрет Рожков. — Оно и впрямь, солдатам или стрельцам тоже женки нужны, а донцы себе еще сыщут.

— Места хватает? — вернулся я к более насущным делам.

— Да покуда хватало, — задумался сын боярский. — А вот теперь, даже не знаю. Была у меня мыслишка, да только не знаю, не прогневаешься ли ты?

— Говори, там разберемся.

— Тут неподалеку, мечеть есть большая. Можно сказать, соборная, а при ней медресе — школа по-ихнему. Мыслю так, что хотя бы часть наших сирот можно было там разместить.

— И в чем проблема?

— Так ведь по твоему указу нельзя мусульман притеснять!

— Да, точно, — вспомнил я очередное свое мудрое предначертание и тут же попытался напрячь в поисках выхода извилины, — а что, занятия в этом медресе идут?

— Да какое там. Как город взяли, так и учителя тамошние и школяры все в бега подались.

— Тогда и разговаривать не о чем. Занимайте. А я к детям пойду. Соскучился.

Митька с Петькой и впрямь ждали меня внутри дворца, чинно восседая на низких диванах, под охраной телохранителей, но стоило мне переступить порог, как все их напускное благочестие сразу же улетучилось и пацаны кинулись ко мне.

— Здорово разбойники! — засмеялся я, обнимая своих оболтусов, и заодно помахав рукой охранникам, чтобы удалились.

— Ваше величество ранены? — первым обратил внимание на мою хромоту Петька.

— Ничего, — усмехнулся я. — До свадьбы заживет.

— Это турки? — спросил Дмитрий, проигнорировав намек на возможную смену моего семейного статуса.

— Саблей? — поспешил уточнить его товарищ. — Или ятаганом? А может пулей?

— Да не, — засмеялся я. — Это так, по трапу поднимался, да об комингс запнулся, будь он не ладен.

— Батюшка, зачем вы меня обманываете? — насупился царевич. — Я знаю, что вы ранены.

— Лучше расскажи, как вы тут без меня? — поспешно сменил я тему.

— Хорошо… то есть, плохо!

— Это еще почему?

— Скучно. Полоняников бывших, хоть грамоте учат, даже девочек, а для нас тут учителей нет, чтобы латынь зубрить.

— Ну, эту проблему мы решим, — усмехнулся я. — Не знаете, многие