По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

какому-то… настоящему, что ли. Люди здесь точно знали, чего хотели. Жили ярко, умирали быстро, любили и ненавидели на полную катушку. Преувеличение, конечно. Большинство просто хотело выжить, приспособиться. Но с большинством он дела не имел. Он имел дело со своими, советскими людьми, и с врагами, которых следовало убивать. Для того чтобы они не убили тебя и тех, кто тебе дорог. Абсолютно ясное и понятное дело. Не без нюансов, но это уж как водится.

— Тысяча евреев, — повторил Нечипоренко. — Это много.

— Да, — согласился Максим.

— Сведения точные?

— Абсолютно. Я проверил.

— Как?

— Деньги, — Максим потёр пальцами в характерном жесте. — Деньги в нашем мире творят чудеса.

— Вот хотелось бы мне знать, товарищ Свят, откуда у простого младшего лейтенанта Красной Армии, находящемуся в немецком тылу, деньги? — осведомился Сердюк. — Да ещё столько, что ими можно подкупить, кого хочешь?

Тон у комиссара был шутливый, но Максим понимал, что тому и впрямь очень хочется знать. Оно и понятно. Сколько уж времени прошло, а партизанам о нём практически ничего не известно.

— Командование снабдило, — ответил Максим. — Такой ответ тебя устроит, Остап Богданович?

— Пока — да, — ответил комиссар. — Но только пока.

— Не спешите, детки, дайте только срок, — ответил Максим. — Будет вам и белка, будет и свисток [20]. Продолжаем. Евреев поведут на правый берег, к карьеру. Пешком поведут. Те, конечно, догадаются, куда и зачем их ведут, но пойдут покорно.

— Как всегда, — сказал Нечипоренко.

— Как всегда, — подтвердил Максим.

— Мельниковцы будут расстреливать?

— Они. Немцы уходят из Коростеня. Нафронт. Девятого числа, накануне. Остаётся вспомогательная рота охраны, но она точно в расстреле участвовать не будет.

— Значит, засада? — спросил Нечипоренко. — Прямо там, на карьере?

— Две засады, — сказал Максим. — Одна на дороге, и одна на карьере. Две, потому что мельниковцы разделятся. Одна часть, меньшая, человек тридцать, поведёт колонну евреев к карьеру. Среди них будут и немцы для контроля. Но совсем мало. Думаю, отделение, не больше. А вот вторая часть, уже отряд в пятьдесят-семьдесят бойцов, будет ждать в карьере. Наша задача — перебить мельниковцев и немцев на дороге. Там, сразу за мостом через Уж есть удобное место. Дорога по балке проходит, а сверху густые деревья, кусты, скалы и валуны — есть, где спрятаться.

— Легко сказать — перебить, — почесал в затылке Нечипоренко. — Это ж как точно стрелять надо, чтобы евреев не задеть?

— Кто-то из гражданских, вероятно, пострадает, — сказал Максим. — И даже, возможно, будет убит. Но тут ничего не поделаешь. Наша задача, повторяю, — перебить охрану, и пусть евреи разбегаются, кто куда. Мы не можем всех их привести в лагерь. Кроме тех, кто добровольно и быстро решит вступить в отряд. Молодых и сильных. Но это ещё не всё. Вторая часть мельниковцев будет ждать в карьере. С ними поступим следующим образом…

Максим лежал с винтовкой Мосина за густыми кустами бузины и с помощью двух дронов-разведчиков и КИРа сделил за окружающей местностью. На эту операцию отправился чуть ли не весь партизанский отряд во главе с командиром Нечипоренко и комиссаром Сердюком. Они, с основными силами, взяли на себя ту часть мельниковцев, которая должна была прибыть непосредственно в карьер для выполнения своей жуткой задачи — хладнокровного убийства тысячи евреев Коростыня: мужчин, женщин, стариков и детей.

Ноги решили не бить. По лесу до Жерева, конечно, пришлось идти пешком, а вот дальше рискнули воспользоваться транспортом. Благо немецкая пехотная рота в Лугинах была уничтожена, а полк, расквартированный в Коростыне, по имеющимся разведданным уже покинул его в направлении Житомира, чтобы там, соединившись с шестьдесят второй дивизией, отправиться на фронт.

А больше бояться было некого.

— Пусть нас бояться! — заявил по этому поводу Нечипоренко и для убедительности пристукнул кулаком по столу.

Максим был с ним согласен — момент для нанесения удара выпал очень удобный.

Поэтому все, участвующие в операции партизаны, разместились в пяти советских грузовиках, которые имелись у отряда (три из них ещё не так давно принадлежали отряду Гайдука, а два угнали специально для этого дела) и были до поры до времени спрятаны на опушке леса, и ночью рванули в Коростень.

Объехали город с севера и свернули на грунтовку. Неподалёку от карьера надёжно спрятали машины, оставили охранение и двинулись дальше пешком.

Максим с двадцатью лучшими стрелками залёг по склонам балки рано утром, когда облака в восточной части неба окрасились красным.

— Прольётся кровушка сегодня, — пробормотал дядька Аким, лежащий рядом с Максимом. — Ох, прольётся.

Шестидесятидвухлетний пасечник и травник убедил Максима, что вполне способен участвовать в операции наравне с молодыми.

— Я, может, так быстро бегать уже не могу, — сказал он, — но стреляю, думаю, не хуже тебя, Коля.

— Это вряд ли, — не поверил Максим.

— А ты проверь.

Они устроили испытание на поляне, отведённой под стрельбище, и Аким доказал, что говорит правду: все пять пуль, выпущенных им в положении лёжа из обычной «трёхлинейки», легли точно в десятисантиметровый центр нарисованной на куске картона мишени чуть ли не одна в одну.

— Рядовой двенадцатого Туркестанского стрелкового полка Аким Пухнатый стрельбу закончил, — отрапортовал он, поднимаясь и передавая винтовку Максиму. — Сделай получше, Коля.

— Пожалуй, лучше не сделаю, — ответил Максим, когда быстроногий Яшка притащил мишень. — Патроны поберегу. Так ты воевал, дядя Аким?

— С пятнадцатого по семнадцатый, два года. Двенадцатый Туркестанский стрелковый, говорю же. Снайпером был. Потом дизентерия, госпиталь, революция… Долго рассказывать. Так что, берёшь?

— Беру, как не взять. Такие стрелки мне нужны как воздух.

Сначала мимо них в сторону карьера проехало три грузовика, набитые вооружёнными мельниковцами. Это была основная расстрельная команда, которой должна была заняться другая часть отряда.

Затем, в расчетное время, со стороны реки и города показалась длинная колонна или, вернее сказать, длинная толпа гражданских. Люди тащили с собой чемоданы, узлы и мешки. Маленькие дети на руках. Изо всех сил старающиеся не отстать старики и старухи. Шли молча. Даже дети испуганно молчали — никто не плакал, не кричал, не разговаривал.

Впереди, сзади и по бокам толпу окружали мельниковцы и немцы.

Максим насчитал тридцать два человека. Двадцать семь мельниковцев и пять немцев — половина отделения.

Почти все мельниковцы были облачены в красноармейскую