Ошибка комиссара - Евгений Васильевич Шалашов

ни более поздних, от руки, что называется. Только на тыльной стороне какие-то невнятные, ни на что не похожие черточки. И что теперь, идти на поклон за комментариями к нашему «Роберту»? Я прислушался к своим ощущениям -= что-то не хочется. Сердобольная тётя Валя принесла мне старое увеличительное стекло со словами: мелкие буквы не вижу теперь, вот и пользуюсь. Не пригодится ли? Но и это приспособление к разгадке не привело.

Что ж, пойдём по среднему пути — не вашим, не нашим. Я вошёл в комнату, где Митрич караулил нашего злодея.

— Ну что, Митрич, как он тут?

— Смирный. Как и не супостат совсем, — ответствовал старик степенно.

— Тогда ему полагается премия, — сказал я непонятно и развязал «Роберту» руки.

Тот с удовольствием размял затекшие кисти, а я тем временем положил перед ним то, что он так долго и изобретательно искал. Осталось наблюдать и делать выводы.

«Роберт» посмотрел недоверчиво на меня, я молчал. Тогда он схватил икону, перевернул её и начал крутить её и так, и этак, пытаясь что-то рассмотреть на тыльной стороне. Наблюдать за ним было изнурительно — это как будто умирающий от жажды человек видит за стеклом струю воды и предпринимает всякие дурацкие телодвижения, чтобы её достать.

Ага, не надо быть психоаналитиком, чтобы понять — товарищ пытался рассмотреть нечто именно на обороте иконы. Что там могло быть? Какая-то надпись? Схема? Зашифрованное послание к потомкам? Если вспомнить, что в первой жизни он, лишившись разума, кричал про сокровища, здесь и действительно могла быть схема какого-то места, которая истёрлась со временем. Что ж, по крайней мере понятно теперь, в какой части иконы она размещалась.

— Кранты твоему кладу, Роберт, — произнёс я. — Всё давным-давно извлечено и передано в пользу государства, как тому и быть положено.

И едва увернулся от взбесившегося пленника. Даже вдвоём с Митричем мы не сразу совладали с ним. Откуда сила взялась? Пришлось опять разместить его на полу под лавкой, только вместо самовара на ней теперь разместился Митрич. Роберт изрыгал проклятия в адрес всех подряд: сатрапа Митрича, поганого милиционера, дуры Аэлиты, но больше всех доставалось какому-то козлу деду.

Я наклонился к лежащему, а вдруг в этом неконтролируемом поносе что-нибудь интересное проскочит:

— Какая у деда фамилия?

— Сапожников, козёл! — на автомате выдал «Роберт».

И то хорошо. Не врут обычно в такие минуты. Я ещё немного послушал его стенания, но ничего сто́ящего больше не уловил. Зато появилась одна мыслишка. Нет, даже две.

Я вернулся к женщинам на веранду. Хорошо, что Аэлита не слышала выступления этого хмыря, а то случился бы ещё один сеанс разочарования в людях.

— Валентина Никодимовна, а фамилия Сапожников ничего вам не говорит? Может быть, брат называл когда-нибудь?

Тётя Валя погрузилась в воспоминания, и я понял, что процесс этот быстрым не будет. Ладно, пусть подумает. Лишь бы только с результатом. А я перешёл к второму вопросу.

— А у вас случайно «синей» лампы нет?

«Синие» лампы во все времена были в каждой приличной семье. Ими лечили простуды, насморки и даже гаймориты, не знаю только, насколько успешно. А уж у фельдшера такая лампа и подавно должна быть.

— А как же! — оторвалась от воспоминаний тётя Валя. — Я мигом!

Я прекрасно знал, что «синяя» лампа — совсем не то, что мне сейчас нужно, а именно ультрафиолетовый излучатель. Та «лечебная» лампа является источником инфра-красного излучения, то есть теплового. Но я, помнится, где-то читал, что некоторая часть ультрафиолетового спектра в «синих» лампах всё-таки имеется. Так что почему бы и не попробовать? Чем чёрт не шутит?

Я взял принесённую лампу и осветил ею тыльную сторону иконы. И — Бинго! Невозможное стало возможным. Под мрачно-тусклым светом стала отчётливо видна какая-то схема. Ай да я! Пойти, что ли, обрадовать нашего кладоискателя? Я тут же раздавил тщеславную мысль — не время хвастаться.

Да тут ещё и тётя Валя добавила интриги.

— А ведь я вспомнила про Сапожникова. И правда, упоминал эту фамилию братец-то, как раз тогда и упоминал, когда икону принёс. Ещё посмеялся, что фамилия самая комиссарская, рабочая, не то, что у него, а носитель её трусом и подлецом оказался. Это ведь его сбежавший комиссар из того подавления мятежа.

Глава двадцать третья

Срок — до понедельника!

Не спать двое суток подряд тяжело даже для молодого организма. А я еще после хлопотного дежурства! Поэтому, после полуночи, начал потихоньку клевать носом. Даже тёти Валин чай с какими-то травами не помог. В осуществлении правосудия наступало явное затишье. Искатель кладов сидел насупленный, страдал от уплывшего в одночасье богатства. Только Митричу было всё нипочём. И то хорошо. Он получил от хозяйки, явно к нему благоволившей, исключительное право курить прямо в доме, раз уж такие обстоятельства случились — на посту человек, и дымил нещадно, почти не вынимая папироски изо рта.

Я своим дремотным мозгом прикинул, не стоит ли поговорить с кладоискателем на предмет уточнения местонахождения сокровищ, но понял, что лучше не надо. Ему ведь уже было сказано, что драгоценностей там нет. Вон как переживает: развяжи руки — все волосы на голове вырвет. Да и одно доброе правило забывать не стоит: лучшая тактика — держать подозреваемого на информационном голоде. Оно всегда не лишним будет. А на другие темы сейчас с ним разговаривать нет смысла, только время зря впустую потратишь.

Как это ловко у меня получилось! Выходит, и в самом деле можно перерыв в работе устроить. Мы договорились с Митричем дежурить по два часа и отпустили женщин отдыхать. Я же устроился на стульях за заборкой, чтобы быть не на глазах у «Роберта», но в непосредственной близости, накидал каких-то пальтишек с вешалки, чтоб помягче, и мгновенно вырубился. Очнулся совсем не через два часа, а (какой позор!) когда было уже светлым-светло. Первым делом заглянул в комнату. Там ничего не изменилось: Митрич, как ни в чём не бывало, тянул свой «Беломор», только вот наш злодей беспардонно спал и даже похрюкивал во сне. Тоже умаялся, бедняга. Советские клады, они хоть и не пиратские, но тоже утомляют.

Митрич лукаво посмотрел на меня:

— Ты, мил человек, не журись, помню ещё, не забыл, как по молодости спать бывает охота. А мне старику чего — что дома не спать, что здесь. И рад бы уснуть, да невмочь бывает.

А в