Красный Жук - Евгений Викторович Сурмин

чудом. Со временем обрастая всё новыми подробностями и небылицами, этот случай стал одной из местных легенд про золушку и принца, вырвавшего её из лап злого дракона. Хотя на то они и легенды, чтобы всё перепутать и исказить.

Новенький, но уже грязно-бурый от осевшей на него пыли ЗИС-5 остановился практически впритык к грядкам, чуть не наехав на них передними колёсами. Из кабины, как чёртик из табакерки, выпрыгнул невысокий полноватый мужчина в форме. Снял фуражку, ладонью смахнул набегающий на глаза пот и заорал:

– Некрасова! Александра Сергеевна!

– Мамочки, – тихонько выдохнула стоявшая рядом с Шурой непутёвая Нюрка.

– Я, гражданин начальник.

То, что режимник приехал за ней лично, было настолько неожиданно, что Шура даже забыла испугаться. Ведь цена жизни любой зэчки не шла ни в какое сравнение с ценой новенького грузового автомобиля. Да и самому оперу, не привыкшему к физической нагрузке, одутловатому и потному, эта поездка явно не показалась увеселительной прогулкой.

– Садитесь в кабину.

– Ой!

Тютя Нюрка забыла придерживать лопату, и та с мягким шлепком стукнулась о землю. К её счастью, Машка-бригадирша проигнорировала столь вопиющий случай головотяпства, вместе с остальной бригадой провожая идущую к машине Александру ошарашенным взглядом.

Нескольких заключённых, также ранее чудом получивших амнистию, не удостаивали ни персонального авто, ни тем более такого обращения.

– Яценко, дуй в кузов, сам поведу.

Шофёр от такого приказа охренел, но зная крутой нрав режимника, переспрашивать не рискнул, а выскочил из кабины и, чертыхаясь, залез куда велено. Не менее охреневшая Шура тоже безропотно села в грузовик, и машина тронулась.

Начальство, временно исполняющее функцию водителя, разговаривать с ней не спешило, и Александра не вытерпела:

– Гражданин начальник, а куда меня?

– Иван Иванович. В санчасть.

От странного взгляда, которым он её при этом одарил, а более от этого почти забытого вольного «Иван Иванович» задавать вопросы как-то расхотелось. Это что, предложение общаться, как с равным, или всё-таки такое изощрённое издевательство? Первое нереально, а второе можно организовать и не прилагая столько усилий.

Так молча доехали до санчасти, где их встретил задумчивый доктор из вольнонаёмных, которому Иван Иванович и передал Некрасову с рук на руки. Потом были отдельная палата и еда не из лагерного котла. Молочный суп, недосоленное пюре на воде с котлетой, жёсткой, как дубовая кора, и сладкий чай ещё утром казались несбыточной мечтой, но сейчас приходилось заставлять себя класть пищу в рот и, не чувствуя вкуса, пережёвывать.

Вопрос, почему она здесь, не давал покоя. Будь она родственницей кого-то по-настоящему важного, ещё можно было бы хоть как-то объяснить произошедшее с ней сегодня. И то, очень даже не факт, жена Калинина тому пример.

Ничего не сказали ей и работающие в санчасти заключённые; правда, за настоящие, с мясом, котлеты Шура узнала, что распоряжения насчёт неё пришли из самого Долинского.

Всё запуталось ещё больше на следующий день, после ужина.

– Александра Сергеевна, добрый вечер! Можно войти?

– Да, да, конечно.

«Интересно, – подумала Шура, – я могла бы отказать начальнику лагеря?»

Высокий, чуть небритый мужчина оглядел крошечную, аскетично, а правильнее сказать, убого обставленную палату. Кровать, тумбочка, табурет занимали практически всё пространство. Зато большое зарешеченное окно давало много света и делало грязно-белую комнату чуточку менее казённой. Впрочем, не будь тут окна вовсе, всё равно по лагерным меркам это были королевские апартаменты, дающие самое главное – возможность побыть в одиночестве.

– Есть ли какие вопросы, просьбы?

– Есть… – Некрасова замялась, не зная, как обратиться к вошедшему.

– Егор Тимофеевич. Ну, или говори «товарищ начальник», не ошибёшься, – усмехнулся высокий во всех отношениях то ли посетитель, то ли всё же хозяин, по привычке переходя на «ты».

– Почему я здесь, товарищ начальник?

– Могу сказать только то, что знаю сам, товарищ Некрасова.

– Конечно! Спасибо, Егор Тимофеевич.

– Твоё дело отправили на пересуд в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. А на это время твои товарищи попросили обеспечить тебе нормальные условия.

– Мои товарищи?

– Ах да, забыл спросить.

Начальник лагеря впился взглядом в лицо боявшейся шевельнуться женщины:

– Вы так же хорошо готовите рыбу по-анжуйски?

– Форель.

– Что?..

– Форель. Не рыба. Форель по-анжуйски.

– А, ну да, совершенно верно. Ладно, Александра Сергеевна, пойду. Отдыхайте, скоро к вам приедут.

– Кто?

– Думаю, вам лучше знать. Меня попросили ни о чём вас не расспрашивать, так что отдыхайте.

Из всего разговора Александра поняла только то, что будет новый суд, и, судя по всему, более справедливый. Слова о каких-то товарищах проскользнули мимо её понимания, а услышав название редкого блюда, она на мгновение вспомнила немолодого лесника, как-то раз хорошо проучившего этого урода.

Александра похолодела, образ лесника растаял, заслонённый другим лицом, каждодневно проклинаемым. А если название кушанья сказал начальнику не лесник, а этот? Если это такая гнусная месть, а этот добрался до неё и здесь? Что, если её сейчас подержат пару дней в лазарете, будут хорошо кормить, говорить ей «вы», даже пообещают скорое освобождение или маленький срок, а потом окажется, что это неправда, и нужно на долгие десять лет вернуться в барак? Сможет ли она это вытерпеть? Что невероятней: помощь неведомых товарищей или месть ненавистного этого?

И соседка Рахиль, и неженка Соня, и даже Машка-бригадирша одинаково боялись оказаться в карцере, а Шура сейчас расцеловала бы того, кто предложил бы поменять больничную койку на карцер при условии, что он расскажет, какие мысли сейчас бродят в голове у начальника лагеря.

А мысли были такие: «Стальная, чёрт подери! Таких сейчас уже не делают! Это надо же, ни словом, ни жестом не показала, что обрадовалась, только удивление и недоверие. Даже мимикой не вышла из образа обычной колхозницы. Хотя всё правильно, добровольно несколько месяцев в лагере провести – это надо стальные яйца иметь, ведь всякое могло случиться. А я всё-таки хорош, с рыбой этой, которая форель, подловил её, да, подловил. Явно она что-то вспомнила или кого-то. На мгновение, но поплыла». Начальник лагеря непроизвольно заулыбался, радуясь, что смог решить кусочек головоломки, которую ему задали в управлении Карлага.

На исходе третьих суток ужасно утомительного ничегонеделания, в течение которых Шура не свихнулась только потому, что доктор принёс ей неожиданное развлечение, несколько толстых книг по медицине, в дверь постучали. Следом за стуком в палату вихрем ворвалась миловидная фигуристая брюнетка. Девицу звали Элла, и она в открытую жила с доктором, по совместительству выполняя обязанности медсестры.

Не отличаясь большим умом, зато имея бульдожью хватку и звериное чутьё, она буквально выцарапала себе место любовницы лагерного врача и до настоящего времени успешно отражала все попытки её подвинуть.