Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков

Федю. Его бойцы тут же оттащили командира внутрь башни. Откуда рядом взялся Попел, Панин так и не понял. Чех был весь в копоти и крови, его кираса несла на себе следы ударов. Слух начал возвращаться к лучнику.

Лекарь властно отодвинул охотников в сторону и скомандовал им:

– Идите сражайтесь, я справлюсь сам!

Те не посмели возразить.

– Сейчас я сниму шлем, и мы посмотрим рану. Осторожно!

Оглядев голову Панина, лекарь довольно прищелкнул языком:

– Клянусь святым Вацлавом, все просто отлично, герр оберст! Череп цел! А значит, и беспокоиться не о чем. Сейчас я наложу повязку, затворю кровь, и все будет отлично!

– Скорее, господин доктор. Мне надо вернуться к своим солдатам!

– Это как будет угодно вашей милости. Лучше бы, конечно, пойти в лазарет и отлежаться несколько дней. Нет?

Панин лишь гневно посмотрел на врача.

– Тогда возьмите мой шлем, иначе я вас не отпущу! – вынес окончательный вердикт Попел.

– А как же ты, лекарь?

– Я сыщу себе другой, вон сколько навалили тут вояк, а многие из них экипированы на славу!

Осторожно водрузив на голову командира шлем, Вацек, протянув руку, помог тому подняться.

– В глазах двоится, – пожаловался Панин. Его качнуло из стороны в сторону.

– Сотрясение мозга. Надо лежать. Покой. Не лезьте больше в драку, герр оберст, только отдавайте приказы, вот хотя бы и отсюда, с башни.

– Пожалуй, так, – вынужден был согласиться Федя, которому никак не удавалось совладать с неожиданно ослабевшим телом.

– Эй вы, бездельники! – скомандовал нескольким подбежавшим охотникам Попел. – Будьте рядом с Паниным и защищайте его! Если что с оберстом случится, я с вас лично шкуры спущу, канальи! Громко говорить я ему запрещаю, слушайте его и передавайте остальным!

Отдав все необходимые, по его мнению, распоряжения, Попел огляделся по сторонам, пытаясь рассмотреть сквозь густую серую пелену потребное ему, и, наконец заметив подходящее тело, ловко пробился к нему, на ходу точным коротким тычком пропоров острием шпаги горло подвернувшегося янычара. Сдернув с головы мертвеца драгоценный шлем с надписью арабской вязью, он без колебаний водрузил его на себя, и тут на него налетел очередной противник, с которым у них завязался яростный поединок.

Все это произошло столь стремительно, что Федор даже не успел задать давно мучивший его вопрос: «А собственно, какого лешего доктор вообще делает на стене, когда ему было приказано сидеть в лазарете?»

Вацек, и в самом деле поначалу вынужденный оставаться сторонним наблюдателем, быстро заскучал. Фатима, или Нахат, снова куда-то исчезла. Раненых ему почему-то не несли. Солдаты его полка оставались в резерве и, рассевшись прямо на площади, мирно переговаривались, в то время как издали доносился неумолчный гул и грохот сражения.

Попел, предоставленный сам себе, в какой-то момент махнул на все рукой и, быстро снарядившись, решил для начала просто сходить посмотреть. Пройдя той же дорогой, что и Панин с двумя сотнями, он быстро оказался в самой гуще схватки.

Каким образом бой вынес его точно к полковнику, Вацек и сам вряд ли мог объяснить, как и то, почему он не ушел прочь, исполнив свой долг. Ожесточение схватки мгновенно захватило его, и, проколов очередного противника, он тут же схватился с новым, который, ловко отбив острие шпаги в сторону, сумел проскользнуть почти вплотную к чеху, чтобы дотянуться кривым кинжалом до его закованного в сталь тела.

Попел не стал медлить и, выхватив из-за пояса пистолет, в упор выстрелил в пронырливого врага. Только он собрался отступить, чтобы перезарядить оружие, как на него из дыма вывалились сразу двое янычар. Вацлав отскочил в сторону, уходя под левую руку врага, и в глубоком выпаде снизу вверх поразил того в подмышку. Острый клинок, пробив тело, вышел из спины над лопаткой. Но пока Попел поднимался и вытягивал туго засевшее меж ребер лезвие, второй противник успел вплотную подобраться к нему и нанести яростный удар ятаганом по шее.

Все, что осталось сделать бравому доктору, – прикрыться удерживаемым в левой руке пистолетом. Глухо лязгнула сталь о сталь, ствол разбитого пистоля ударил Попела по лицу, но вражеский клинок, к счастью, так и не добрался до цели. Чех, оттолкнувшись обеими ногами, как кошка отпрыгнул назад, но не сумел сохранить равновесие и, поскользнувшись на чьей-то так некстати пролитой крови, рухнул навзничь.

Турок, видя беспомощность противника, зло оскалившись, ринулся к нему, как степной беркут на зайца, и вдруг голова его лопнула, словно перезрелый арбуз. Вацек, завороженно смотревший на несущий ему смерть ятаган, лишь едва вздрогнул, когда кровь османа брызнула ему на лицо. Из-за спины жестоко убитого неприятеля возникла довольно скалящаяся рожа Ваньки Кистеня – бывалого разбойника, пришедшего в полк одним из первых и получившего прозвище в честь своего излюбленного вида оружия. Он протянул Попелу руку и, ухватив его за запястье, помог подняться на ноги.

– Держись крепче, господин лекарь, а то кто нас штопать будет? – крикнул ему Ванька весело и, раскрутив свое страшное оружие, ухнув, хлестанул очередного врага в плечо, круша и ломая кости.

– Декуи[57], – тяжело дыша, поблагодарил его Попел.

– Не за что, – неожиданно понял его варнак, после чего добавил с глумливой ухмылкой: – Только шлем поменяй от греха, а то ведь я малым делом не перепутал, кого по башке приголубить!

Только теперь Вацек сообразил, что по-прежнему сжимает в левой разбитый и ставший бесполезным пистолет. Выбрасывать его он не стал, здраво рассудив, что можно сыскать мастера и тот, быть может, починит оружие. Но вот второй следовало срочно перезарядить, а лучше отыскать на убитых турках еще пару.

Сражение продолжалось до самой ночи. Несмотря на потери, янычары еще несколько раз поднимались на приступ, а когда они, наконец, утомились, их сменили татары с черкесами. Дрались они, пожалуй, не хуже осман, но вот с дисциплиной у них дела обстояли неважно, и хорошо знавший нравы своих противников Родилов сам повел казаков и охотников на вылазку.

С глухим стуком отворились окованные железом ворота, и из них вихрем вырвались две конные сотни, за ними еще столько же пеших, и началась резня. Не ожидавших такой подлости турок рубили саблями и бердышами, кололи копьями, со стен в них продолжали бросать камни и стрелять из пищалей. Какое-то время осаждавшие пытались сопротивляться, но надолго их не хватило. Первыми побежали спешенные татары, за ними потянулись черкесы, а потом все османские воины бросились назад, надеясь найти защиту за стенами своего лагеря.

Разгоряченные победой казаки и охотники погнались было за ними, но зорко следивший за ходом боя атаман не пустил их.

– Стой, браты! – заорал он, гарцуя перед своими ратниками на коне. – Больно много турок, всех сразу не побьем!

– Эх, – вздохнул Митька Лунь, вытирая пот со лба. – Не пришлось сегодня пасть за христианскую веру, видать, все же в монастырь уйду.

– Если ты в обитель уйдешь, оттудова все монахи разбегутся, – ругнулся на него в сердцах Родилов. – Что столбеешь, бери вон дуван собирай или