Бабочка под сапогом - Юрий Ра

старше меня, просто маскируешься хорошо. Меня начальник уже попрекает, мол Милославский со своей маскировкой противника с толку сбивает, идеальный оперативник из него вышел. Учись, говорит, на его примере тому, что враг может выглядеть по-всякому и не расслабляйся. Ты у нас теперь учебное пособие по маскировке и противодействию противнику.

— Блин, спасибо вам, конечно, за доверие. Но еще хорошо бы узнать, как моя служба будет дальше протекать? А то вы меня как-то наскоком завербовали в рыцари плаща и кинжала, толком не объяснили ничего. Ты помнишь, как мне книжечку в ресторане вручал? Типа, бери и помни, ты подписался. А я не подписывался.

— Жора, можно поконкретнее формулировать вопросы, а не эмоции транслировать?

— Смотри, я получаю военный билет от тебя с отметкой о комиссовании, еду в Тулу, иду в военкомат за паспортом. Далее что? Прописку в Туле в общежитии не возобновлять? Вы меня в Москве пропишите на какой-то жилплощади? На работу не восстанавливаться в обком комсомола? В «Арсенал» не возвращаться? Или я у вас буду в резерве, и тогда сажусь в Тулу на свою должность?

— А ведь ты прав, я пока не знаю ответов на твои вопросы. Вокруг тебя такая каша заварилась, что некогда было подумать даже. Знаешь, давай сделаем паузу. Ты получаешь в Туле паспорт и не прописываешься пока нигде, возвращаешься сюда. А я у руководства выясню, что они решили.

Как удачно получилось, двенадцатого июля с военным билетом на руках я ехал в троллейбусе с Московского вокзала города-героя Тулы в сторону дома моих родителей. Маленький сюрприз на мамин день рождения! Воскресный день, завтра им на работу, только сейчас понял, что накосячил чуток — родители могли пойти праздновать куда-то в кафе или поехать на природу, или вообще в отпуск уехать — не один я умею внезапно перемещаться по стране. Сделал сюрприз, называется — дверь на замке, ключей у меня нет, мобильника нет, соседей никого не знаю, они меня тоже.

Когда второй час сидения на лавочке подходил к концу, послышался знакомый и родной свист двигателя Запорожца, к подъезду подрулил батя с мамой. Сюрприз! Принимайте сына, родители! Охи-вздохи, обнимашки, ощупывания, пересчет глаз, рук, ног, поцелуи — классическая сцена возвращения блудного сына. Среди всего этого в голову стукнуло: библейский термин «блудный сын» подразумевает не то, что он заблудился, а то, что сын блудил. Блуд, то есть разврат порицаем, но это не повод не обнять сыночка, который нагулялся и теперь будет паинькой. А блудить станет тихонько. Я не такой, я не с блуда, а с рубежей защиты Родины, можно гордиться. Вот бы только как-то маму не напугать штампом о комиссовании по здоровью. Мамы, они всегда почему-то охотнее верят, что всё пропало, чем в то, что всё рассосется само. Видимо, у них не наработана статистика случаев, когда всё само рассосалось. Ладно, пойдем с козырей. Только сначала домой давайте зайдем уже, родители. Я вообще-то голодный. Хочешь привести родителей в чувство, скажи им, что голодный. Тогда приоритеты временно сместятся, а дальше, как пойдет.

— На сколько дней тебе дали отпуск, Жора?

— Мама, не пугайся, всего на три дня. Для оформления некоторых документов.

— Это как, я не понял? Ты не на десять суток как отличник боевой и политической? Что за дела?

— Я вам говорил, что меня перевели, если помните. И говорил, что в секретную часть. Так вот, меня совсем перевели. И часть совсем секретная. И если я вам скажу, а я скажу, то нарушу некоторые инструкции.

— Может не надо тогда? Может, ну его, нарушать?

— Нет уж, родители. Наши семейные отношения и ценности важнее всего, в том числе гостайны. А вы просто будете молчать, чтоб вашего сына не посадили за разглашение.

— Да что ж мы, не понимаем. В балабольстве замечены не были вроде. Решай сам, ты взрослый человек.

— Ну тогда для начала почитайте вот эту книжечку. — Передаю маме удостоверение сотрудника госбезопасности.

— Это что, настоящее? Тут твоё фото, написано, лейтенант, оперуполномоченный, центральный аппарат. Это что, правда что ли? Сынок, как ты в лейтенанты попал, когда успел? А армия, ты же в ракетном полку служил?

— У вас уже пошли вопросы, на которые я отвечать не могу.

— Молчу, молчу. А ты еще что-то хотел показать.

— Вот мой военный билет, в нем записано, что я комиссован по здоровью. Если будут спрашивать, подтверждайте факт комиссования. В акте комиссии указана причина — язва желудка.

— А на самом деле что у тебя?

— А на самом деле я продолжу служить. Где и в каком статусе, расскажу, когда разрешат. — Шутить, что «у меня там не закрытый, а открытый перелом» не решился.

— И чем ты там будешь заниматься?

— Пап, еще раз повторяю, как только разрешат, я вам скажу. Но будьте спокойны, в тыл к немцам забрасывать не будут.

— Ой.

— Мама, сказал же, не будут.

В понедельник сразу в военкомат за паспортом. Там не удивились, но лицом тетя поиграла, с какого такого заболевания пышущий здоровьем громила комиссован по здоровью. От вопросов удержалась, и ладно. А в душе прямо обидно, я за неё кровь проливал, когда палец порезал, а она бровями крутит перед героем. Эх, сказал бы, да не буду. «Где-то орден купил, нацепил и бахвалишься людям. Сам такой молодой, только совести грамма не будет» — эта песня уже гуляет по Союзу. Я как первый раз её услышал в исполнении нашего даргинца в батарее Управления, чуть с табуретки не упал. У него она звучала чуть иначе, там шел дагестанский речитатив с характерным акцентом и слова: «Где-то орден купил, сам такой молодой, не позорь боевые седины», только барабанного боя не хватало.

Совещание у Чебрикова было не просто закрытым, а очень закрытым. Кроме самого председателя комитета госбезопасности присутствовал его первый зам Емохонов, начальник Второго Управления Маркелов и его заместитель Симоненко.

— Виктор Михайлович, сформированная из сотрудником разных отделов сводная группа смогла свести воедино различные активности, направленные против комитета, и мы можем утверждать, что холодная война против СССР вошла в новую активную фазу. При этом, как и ранее, опереться в противодействии нам не на кого. Аналитическая справка на ваше имя передана лично в руки вашему первому заместителю.

— Что скажешь, Николай Павлович, по существу записки? У тебя было время ознакомиться.

— По-хорошему, надо еще поизучать доказательную базу, но представленный Маркеловым документ выглядит убедительно и очень неприглядно. А самое неприятное, что эта, пока назовем её гипотезой, эта гипотеза объясняет многие факты, которые до этого выглядели