Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков

здесь. Зима лютая, лето короткое. Ты целыми днями на службе. Вот и тяжко ей на душе.

– А ты как же?

– Я целый день при деле. С Ванечкой вожусь, а когда он спит, книги читаю. Хозяйство опять же. Ты вот что, Никитушка. Пригласил бы гостей в дом. Только не на пир, а на прием. Пусть с женами придут. Пока вы будете умные разговоры вести, мы тоже пообщаемся. Глядишь, Машеньке и повеселее будет!

– Будь по-твоему, – кивнул воевода. – А теперь вели обед подавать, проголодался, сил нет!

Впрочем, поесть боярину спокойно не дали. Только он, выпив с устатку малую чару можжевеловой водки, закусил ее копченой рыбкой и взялся за ложку, чтобы похлебать горячего, как со двора послышался громкий требовательный стук.

– Кого там еще черт принес? – не удержался Никита, после чего немного виновато посмотрел на сестру.

– Сейчас узнаем, – ровно отозвалась Алена, не любившая ругани.

– Гонец из Москвы прискакал, господин воевода! – крикнул вбежавший в трапезную холоп. – Сказывает, указ царский привез!

– Ишь ты, – насторожился Вельяминов и обеспокоенно посмотрел на побледневшую сестру.

Через минуту слуги почти волоком подтащили к нему почти сплошь покрытого инеем человека.

– Смотри, как замерз! – покачал головой хозяин дома и, налив полную чару водки, протянул прибывшему. – На-ко вот, выпей!

– Храни тебя Бог, боярин, – поблагодарил гонец, когда к нему вернулась способность говорить.

– Не за что, – отозвался Никита. – Благополучно ли добрался?

– Слава богу. Даже тати лесные не нападали, а от волков мы отбились!

– И много ли серых?

– Немало. Грешным делом, думал уж пороху с пулями не хватит.

– Что за весть привез ты нам?

– Скорбную, боярин. Государыня Катерина Михайловна волей Божьей скончалась!

– Горе-то какое! – искренне огорчился воевода, после чего истово перекрестился.

– А вот что в указе, не ведаю. Велено лично в руки передать!

– Давай, раз велено, – отозвался Вельяминов, принимая сшитый из толстой кожи цилиндр с висящей печатью.

Решительно сломав печать, он вытащил свернутую в трубочку грамоту и погрузился в чтение. Закончив, некоторое время сидел в задумчивости, после чего вдруг спохватился и спросил у посланника:

– Что-то никак не признаю тебя, ты чьих будешь?

– Из жильцов[11] я, боярин. Шемякиным прозываюсь, Михайло Матвеев сын.

– Погоди-ка, не твой ли отец у государя в смоленском походе постельничим был?

– Мой.

– Знавал я в старопрежние времена твоего родителя. Он жив ли?

– Этим летом помер, а меня на службу поверстали. Государь вспомнил о батюшкиных заслугах и повелел в жильцы определить.

– Садись, Миша, с нами за стол. Перекуси с дороги чем бог послал, да расскажи, что в Москве нового.

– Благодарствую, боярин, – с каким-то облегчением в голосе отозвался молодой человек и хотел скромно присесть с краешку.

Но Вельяминов не позволил, а усадил его рядом с собой и принялся усердно потчевать, даже велел сестре на правах хозяйки дома поднести юноше кубок. Явно не ожидавший подобной ласки парень растрогался и охотно отвечал на все вопросы. Однако скоро усталость взяла свое, и он начал клевать носом.

– Отнесите гостя в спальню, – велел воевода холопам, а когда они с Аленой остались одни, тихонько спросил: – Знаешь ли, что в сей грамоте?

– Повеление в Москву ехать, – спокойно ответила ему княгиня.

– А ведь я у государя в ногах валялся, просил меня воеводой услать, чтобы только тебя увезти подальше!

– Судьбы не избежать.

– То-то и оно. Что делать-то будем?

– Жить дальше, Никитушка.

Посольский обоз вышел из Москвы сразу после окончания Рождественского поста. Перед тем, как водится, поскакали ко всем воеводам гонцы, чтобы предупредить о том, что движется поезд и его надо уберечь от всяческих невзгод, а паче всего от разбоя. К иноземцам тоже были отправлены послания с заверениями в дружбе и желании жить в мире.

Впереди обоза двигался разъезд из московских служилых людей, которые будут охранять его до Можайска. Там их сменят местные, потом придет черед смолян, и так до самой границы. За передовым отрядом один за другим следуют поставленные на полозья возки, сани со всяким припасом и охрана из стрельцов и дворян. Всего ратных людей больше сотни, а с ними сам глава Посольского приказа и его ближайшие помощники, а также старшие и младшие подьячие, толмачи, переводчики[12] и конечно же слуги.

Из всех разрядов служилых людей по отечеству дьяки издревле были самой закрытой корпорацией. В самом деле, до боярина или окольничего, будь на то воля государева, может дослужиться любой. Но только дьяки с их книжной премудростью и обусловленной этим обособленностью от прочих могли вести делопроизводство и управлять приказами. И если бы не Смута, огненным колесом прокатившаяся по земле и людям и поставившая все с ног на голову, никогда бы бывшему боцману и перебежчику не бывать в дьяках!

Впрочем, Клим и сам был, что называется, парень не промах! У получившего под свое начало один из важнейших органов государственного управления, выше которого был разве что Разрядный приказ, Рюмина не было возможности постепенно вживаться в новую для него роль, привыкая к должности.

При тех вызовах, что стояли перед чудом выжившим государством, а паче всего таком беспокойном государе, как Иван Мекленбургский, времени на раскачку не было, и русским дипломатам требовалось подчас совершать прямо-таки немыслимое. Этого требовали и обстоятельства, и сам царь, который не признавал слова «нет». А потому пришлось колыванскому уроженцу засучить рукава и браться за работу. И первым делом было необходимо поменять весь уклад, или, как говорят иноземцы, провести реформу.

Одним из главных нововведений стало привлечение к службе иноземцев. Само по себе это не было чем-то из ряда вон выходящим. Ведь еще государь Иван III посылал сватать за себя царевну Софью Палеолог итальянца Ивана Фрязина. Но до сего момента это были все-таки разовые акции, а теперь в штат приказа на постоянной основе стали входить немцы из мекленбургских владений государя, пара переманенных из Литвы шляхтичей и даже один «скотский немец» – шотландец.

Вторым по счету, но не по значению, стало появление постоянных миссий при иноземных дворах. Если раньше послы, выполнив поставленную задачу, возвращались домой, то теперь они задерживались надолго, собирая и переправляя в Москву различные сведения, оказывали помощь купцам и вербовали нужных для русского государства людей. Правда, пока такие были лишь в родном для Иоганна Мекленбурге, в союзном Стокгольме и в имперской Вене, но, как говорится, лиха беда начало!

Царь требовал постоянно искать и привозить в Москву видных ученых, архитекторов, художников и музыкантов. Это стало еще одной постоянной заботой Рюмина, в приказе был отведен целый стол, или, как привыкли называть их приказные подьячие, повытье. К сожалению, успехи у нового направления дипломатической деятельности были пока невелики, но, по крайней мере, серьезных преподавателей в академии заметно прибавилось.

В Смоленске они, дождавшись, пока закончится ледоход, дружно погрузились на барки и мирно, с изрядным удобством и без суеты, но ходко поплыли вниз по Днепру, благополучно миновав стороной Киев и все опасности дороги.

В Запорожскую сечь Клим прибыл уже весной, в разгар половодья. Поначалу дело шло ни шатко ни валко.