Вадим Сухачевский - Доктор Ф. и другие

Афанасий его не слушал. Плавно покачиваясь в воздухе, он по-военному отдал честь:

— Товарищ енерал-полковник! Гвардии рядовой у запасе, эхстрасенс уторой категории Афанасий Хведорук докладывает! Лэвитация проходит нормально! Самочувствие — тоже у норме, тока трошки у голове шумит!

— Пить надо меньше, тогда б не шумело, — зло сказал дядя. — Что мне твоя дурная башка! Кто датчики подключать будет, кто тебе, олуху, давление смерит? Две недели рожал — и нате! Все коту под хвост!.. Надоел! Завтра же назад поедешь! — Он обнял меня за плечи: — Пошли, малыш. Не обращай на него внимания — больно много чести этому пьяному обормоту.

Тем временем Афанасий поднимался все выше и, войдя в раж, продолжал рапортовать:

— У воздухе усе спокойно! Происшествий нэма! Бачу тилько муху на лустре!.. Товариш енерал-полковник, задание Родины выполнено, дозвольте приступать к посадке! Перехожу на прием...

Вместо ответа дядя только в сердцах сплюнул и снова подтолкнул меня. Под его нажимом я безвольно поплелся в гостиную.

Должно быть, вид у меня был невменяемый.

— Что там еще? — с тревогой спросила Елизавета Васильевна.

Дядя безнадежно махнул рукой.

— Афанасий левитирует, — тусклым голосом ответил он и, ссутулившись, постарев на глазах, шаркающими шагами направился в коридор.

— О, Господи! Ведь говорила, говорила же я тебе! — крикнула ему в спину Елизавета Васильевна. Потом она повернулась к мне: — А вы — вы тоже хороши! Ну какого, скажите, черта вас туда понесло? Я же предупреждала вас, просила как человека — будьте как никогда осторожны!.. — С этими словами она впорхнула в ту комнату, где, так и не получив команды на спуск, должно быть, все еще висел под потолком бедняга Афанасий.

Я остался в гостиной один. Видимо, я впрямь совершил нечто ужасное. Поскольку это наложилось на все мои прежние провинности, то даже надеяться на снисходительность Елизаветы Васильевны я считал себя не вправе. Прощаться с хозяевами не имело смысла — такого рода приличия обязательны только для порядочных гостей.

По-воровски, крадучись, я прошмыгнул в коридор. К счастью, хотя бы на сей раз мне повезло — входная дверь оказалась не запертой.

С изрядной подпалиной в мозгах после всего случившегося я вскочил в лифт и только после того, как нажал кнопку, вспомнил про полет Афанасия. Я почувствовал, что схожу с ума, не в силах найти вразумительное объяснение тому, что видел.

Тот самый швейцар в вестибюле смотрел на меня, как мне показалось, с сочувствием. Не иначе, он догадывался, что это такое для неподготовленного человека — побывать в гостях у моего дяди.

— Что Орест Северьянович — здоровы? — за почтительностью пряча лукавство, спросил он.

В ответ я издал какие-то звуки, мало напоминающие человеческую речь, и пулей вылетел из подъезда.

Только на улице, после нескольких глотков посвежевшего к ночи воздуха у меня в голове забрезжило некое подобие мысли. «Ничего этого не было, — думал я. — Чепуха, фокусы, оптический обман».

Вторая глава

МОЯ СУДЬБА ПРОЯСНЯЕТСЯ

1

...нет ухода без возвращения.

Из китайской «Книги Перемен»

— Стало быть, говорите, украли документики? — раз уже, наверно, в пятнадцатый спрашивал меня молоденький лейтенант; в глазах его туманилась тоска по чему-то мечтательно-далекому...

...В это отделение милиции я попал, перед тем не более получаса проблуждав по ночной Москве и не зная, как мне дальше быть. Такая неприкаянная, слоняющаяся, явно с затемненным сознанием фигура, понятно, вызвала интерес первого же милицейского поста. Еще от силы пара минут понадобилось вызванной ими патрульной машине, чтобы доставить меня в должное место.

— ...Стало быть, украли?..

* * *

(По телефону)

— ...Убёг?!.. Что ты мне там ..................., тебя в задницу?! Как это вот так — взял и убёг?!..

— Ну, с этим-то не проблема. Айн момент...

— «Айн момент»... Всё, небось, штучки твои?

— Да какие штучки?.. И потом, надо ж было все-таки проверить парня на вшивость.

— Допроверялся... Ну и как? Слабоват?

— Не то чтоб совсем. Я бы сказал — фифти-фифти.

— Чё?!.. Ты мне давай по-русски говори! К делу приспосабливать можно? Если его к семнадцатому номеру подпустить — как полагаешь, выдюжит?

— Приспособить-то приспособим, куда ж деваться — последнее связующее звено... Только не с ходу — по малу, полегонечку...

— Конкретней.

— Завезти туда, к вам... Для пустячной какой-нибудь работенки... Скажем, начать операцию под кодовым названием «Мемуар»...

— Господи, опять!.. А ежели — как в прошлый раз?

— Ну, надеюсь, сейчас — без накладок... А там, глядишь, «дофин» втянется, попривыкнет, нервишками поокрепнет — тогда можно и начинать... Вот, к примеру, пока с мемуаром вашим разбирается, мы-то его и попроверим... С той же Лаймой хотя бы... Главное, чтоб сразу — в самую гущу...

— М-м... А что, тоже чем не дело?.. Мудёр, мудёр... Только ж убёг, .... его в ....

— Говорю же — пустяки. Других бы забот не было! Деваться ему некуда, он уже из всех списков — тю-тю.

— Ну-ну... Только давай без этих твоих!

— Было б о чем говорить...

— Знаю я тебя! ........ вас всех в задницу!..

* * *

— ...Так и запишем — что, стало быть, украли... — скучал лейтенант.

— Почему вы мне не верите? — устало спросил я.

— Верю, верю, как не верить, — витая в своих далях, отозвался он. — Украли, выходит? Бывает... Является какой-нибудь эдакий, документов отродясь не имелось, — и к нам: караул, ограбили! По-всякому тут у нас бывает... Вы вот утверждаете, что вы — Нечаев Сергей Геннадиевич, одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, уроженец поселка Благодатное ***ской области. А откуда я знаю, что вы, к примеру, не гражданин Мамаладзе Тенгиз Ушангович, одна тысяча девятьсот тридцать второго года, уроженец города Батуми, вор-рецидивист с сорокалетним стажем, насильник и убийца, разыскиваемый нами вот уж пятый год?.. Украли, значит, говорите, документики? И прописочку вместе с ними — так, что ли?

— Вы можете проверить, — сказал я. — В общежитии университета. Я только сегодня утром выписался.

— Это чего ж так? — усмехнулся лейтенант.

— Отчислили...

— Гм, тоже бывает... А телефончик общежития, небось, наизусть знаете?

Я продиктовал номер.

Лейтенант нехотя стал накручивать диск. Через минуту я услышал голос нашего восточного божества Омара Ахметовича, отчетливо доносившийся даже из-под лейтенантского уха. Но то, что я услышал, окончательно лишило меня воли к сопротивлению. Оказалось, что никакой такой Сергей Нечаев в общежитских списках никогда не значился и по данному адресу, соответственно, не проживал.

— В общежитии, стало быть?.. — положив трубку, окончательно поскучнел лейтенант.

— Он врет, — слабо отозвался я. — Товарищ лейтенант, честное слово, врет!

— А смысл?

Смысла в этом я и правда не видел никакого. Попал в какой-то ведьмин круг, из которого не мыслил, как выбраться. Цепляясь за последнюю соломинку, сказал:

— Можно ведь в поселок позвонить. Меня там каждая собака...

— Ну, собака — это не аргумент...

— Да нет, я фигурально... А вот участковый, Иван Гордеич... Он меня — с детства!..

Однако с каждым словом пыл мой все более угасал. Я уже чувствовал, что этот ведьмин круг все равно не выпустит никоим образом. Честно, я был даже рад, что лейтенант не поспешил выполнять мою просьбу.

— Ага, сейчас, — взгрустнул он. — Щас мы будем — по междугородной... А платить — Пушкин Ксан Сергеич!.. И спиртным вот от вас попахивает... А документики, значит, говорите, украли?..

Дверь позади меня открылась.

— Это что еще у тебя за фрукт? — спросил вошедший, молодцеватый капитан.

— Да вот, — позевывая, объяснил лейтенант, — документов не имеет, говорит, украли.

— Во-во, все так говорят.

— А я о чем?.. Насчет прописки соврал... А от самого спиртным пахнет, — под конец нажаловался лейтенант.

— Пахнет — так оформляй в вытрезвитель.

— Да личность бы прежде установить, а то мало ли... — устало сказал лейтенант. — Вдруг он у нас по розыску проходит.

— Вытрезвят — завтра начнем устанавливать. Вон, время-то уже...

Лейтенант почесал в затылке:

— В вытрезвитель — оно бы конечно... Так бензин же на нуле... Спецконвоем, что ли?..

— Можно и так... А ты мне лучше вот что скажи: как там по делу Козалупова?..

Дальше они заговорили о чем-то сугубо своем, далеком от моей персоны. Разговор теперь велся до такой степени без учета моего присутствия, будто я для них уже перекочевал в небытие.