Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1

Ознакомительный фрагмент

Нельзя сказать, что телеграмма Гитлера произвела на членов Госсовета сколь-либо большое впечатление. Чего-то подобного они ждали. Ведь германские СМИ из всех репродукторов и со всех газетных полос разве что слюной не брызгали, клеймя «польское коварство» и превознося солдат вермахта, «истинных защитников попранных наций».

Тем временем Жехорский обратился к тексту следующей телеграммы:

«В связи с прямой агрессией Германии против Польской республики, прошу оказать всю возможную помощь».

Жехорский замолк. Возникла небольшая пауза. Собравшиеся переваривали услышанное. Ведь, в отличие от первой телеграммы, вторая, с учётом непростых союзно-польских отношений, явилась для большинства полной неожиданностью. Потом один из членов Госсовета поинтересовался:

– Это весь текст?

– Весь, – подтвердил Жехорский.

– А кем подписана телеграмма?

– Премьер-министром Польши.

Поднялся президент Финляндии Карл Густав Эмиль Маннергейм. Одёрнул маршальский мундир. Доложил по-военному сухо:

– Уважаемый господин Президент, уважаемые члены Госсовета, обязан предупредить, что в случае принятия решения об оказании Польше военной помощи Финляндия наложит на него вето!

По залу заседаний прокатился сдержанный шумок, а Александрович попенял Маннергейму:

– Ну что вы, Густав Карлович, поперёд батьки в пекло-то лезете? Мы ведь и к обсуждению-то не приступили, а вы уже с демаршем. Неловко, право…

– Я только хотел сэкономить наше с вами время, – пояснил Маннергейм и опустился в кресло.

В отличие от уважаемого Густава Карловича я, дорогой читатель, вынужден поступить обратным образом: отнять несколько минут твоего драгоценного времени, чтобы дать пару-тройку возможно и нудных, но крайне необходимых пояснений. Помните, несколькими страницами ранее из уст Михаила Жехорского прозвучала фраза о том, что с 1 сентября 1939 года что-то пошло не так, не по шаблону ТОГО времени? Наиболее дотошным из вас тогда эта фраза показалась, наверное, несколько странной. Действительно, о каком шаблоне может идти речь, если чуть ли не с первых страниц этого повествования Россия, а следом и весь мир, идут совершенно по иному пути? В защиту Жехорского скажу лишь одно: он имел в виду исключительно события, предшествующие в НАШЕЙ реальности началу Второй мировой войны. И тут, шаблон не шаблон, но определённое сходство присутствует. Первый тест-драйв новейшей германской военной машины (скорее, прототипа) Гитлер провёл в марте 1936 года, введя войска в Рейнскую область. И там и тут – я имею в виду реальности – это сошло ему с рук, а по датам даже и совпало. Это добавило фюреру всех немцев уверенности, и в 1938 году (и тогда, и теперь) Австрия легла под колёса окрепшего германского монстра весьма и весьма комфортно. По расписанию наступил черёд Чехословакии. Мюнхенский сговор повторился – а куда бы все, собственно, делись?

А вот в части договора с СССР вышла неувязочка. Не мог в этой реальности Гитлер искать дружбы с государством, чьи войска оккупировали часть Германии (имеется в виду, конечно, Пруссия). И тогда хитрюга Риббентроп предложил ход конём. Германская делегация неожиданно прибыла в Хельсинки. Тогдашний президент Финляндии открыто симпатизировал Германии, и охотно пошёл на подписание торговых соглашений (Конституцией СССР такое не возбранялось). Впрочем, Москва не сильно-то и противилась: торговля – дело выгодное. Так Гитлер, обезопасив себя от объявления войны со стороны сильных держав, в мгновение ока слопал Чехословакию. Маннергейм, сменивший на посту президента Финляндии потерявшего доверие избирателей из-за связей с фашистами предшественника, договора с Германией денонсировать не стал – с чего бы, собственно? И вот теперь, в полном соответствии с буквой союзной Конституции, которая предусматривала возможность объявление войны без согласования со странами – членами Союза исключительно в случае прямой агрессии против самого Союза, или государства, с коим имелось соглашение о взаимопомощи (при чём тут Польша?), президент Финляндии встал на защиту торгового партнёра своей страны. Впрочем, никто ему за это особо пенять и не собирался. Торговля всяко выгоднее войны. Не секрет, что через финские порты с Германией успешно торгует весь Союз.

Демарш Маннергейма негодования кого-либо из членов Госсовета, прямо скажем, не вызвал, но неловкость возникла.

Слово поспешил взять председатель КИД (Государственный комитет по иностранным делам) Виноградов.

– Уважаемый Густав Карлович действительно поторопился со своим заявлением, – взглянув на насупившегося Маннергейма, сказал он. – Дело в том, что у Госсовета нет возможности рассматривать вопрос об оказании военной помощи Польше исключительно на основании озвученной Михаилом Макаровичем телеграммы.

Кто-то согласно кивнул, кто-то недопонял, и Виноградова попросили:

– Поясните!

– Охотно, – кивнул Павел Афанасьевич. – Кем подписана телеграмма? Премьер-министром Польши. Но он не является главой государства, и его подпись под подобным документом, увы, ничего не стоит.

– Постойте, постойте, – возразили Виноградову. – Но разве в отсутствие президента, по польским законам, не премьер-министр исполняет функции главы государства?

– В этом вы правы, – согласился Виноградов. – Но в том-то и дело, что хотя президент Мостяцкий и находится под домашним арестом, он номинально является главой государства. Представьте, сегодня мы примем… допустим, что примем, – поправился Виноградов, поймав возмущённый взгляд Маннергейма, – решение об оказании Польской республике военной помощи. А завтра Мостяцкий эту помощь официально отвергнет, или, хуже того, подпишет акт о капитуляции.

– Второе вернее, – заметил Александрович, после чего в зале вновь воцарилось непродолжительное молчание, которое нарушил тот же Виноградов.

– Таким образом, мы не можем обсуждать вопрос об оказании Польше военной помощи, но… – Виноградов лукаво блеснул глазами, – но вполне можем обсудить вопрос об оказании гуманитарной помощи польским беженцам, которые тысячами скапливаются у наших западных границ.

– А что, разве наши границы закрыты для пропуска польских беженцев? – удивился кто-то из членов Госсовета.

– В основном да, – ответил, поднимаясь с места, начальник Генерального штаба СССР Абрамов: – Разрешите? – обратился он к Александровичу.

– Разумеется, Глеб Васильевич, – ответил тот, – Вам слово.

Абрамов вышел из-за стола, подошёл к карте, взял в руку указку:

– В настоящее время на союзно-польской границе работают те же пропускные пункты, что и до начала германского вторжения. Работают в усиленном пропускном режиме.

– Но этого явно недостаточно!

Абрамов повернулся на голос.

– Безусловно, – согласился он. – По решению ГКО в спешном порядке создаются ещё десять пропускных пунктов, а вблизи границы строятся несколько десятков фильтрационных лагерей, – Абрамов бросил взгляд на Сталина. Тот сидел, посасывая пустую трубку, и подтвердил его слова кивком головы. – И пункты и лагеря приступят к работе по мере готовности, то есть некоторые практически завтра.

– Медленно, – обладатель голоса был недоволен. – А нельзя ли привлечь дополнительные людские ресурсы для ускорения строительства?

– Это решается, – кивнул Абрамов. – В основном за счёт привлечения строителей из числа польских беженцев.

– Вот это правильно, – одобрил Александрович. – Как построят, так и зимовать будут! Это я про лагеря, – пояснил он собравшимся. Потом обратился к терпеливо ожидавшему у карты Абрамову – Продолжайте, Глеб Васильевич!

– Слушаюсь! Что касается границы Польши с Пруссией, то в настоящий момент пропуск беженцев там прекращён. Это вызвано тем, что германские войска повсеместно вышли к Прусскому валу.

– Я слышал, что по приказу командующего Западной группой войск граница для пропуска беженцев закрывалась при приближении германских войск на расстояние ближе двух километров. Это соответствует действительности? – спросил представитель Белорусско-Литовской Федерации Ярослав Черский.

– Соответствует, – подтвердил Абрамов.

– Имели место случаи, – не отводя взгляда от маршала, продолжил Черский, – когда не успевших пересечь границу беженцев немцы расстреливали прямо возле наших укреплений.

Абрамов взгляда не отвёл.

– Генштаб не располагает подобными сведениями, – ответил он. – Но даже если допустить, что подобное зверство имело место, то нашей вины тут нет.

– Как сказать, – покачал головой Черский, – как сказать… Закрой наши солдаты границу минутами позже, глядишь, и сохранили бы ещё несколько жизней…