Александр Маркьянов - Период распада часть 4 (СИ)

Хаджи, выстреляв по вспышкам магазин и видя, что пули без толку бьются о бетон — бросился назад, к машине, доставая пистолет. Он не собирался просто так от всего отказываться. Подтянувшись на руках, он забарабанил пистолетом по бронестеклу кабины.

— Открой!

Дауд сначала не понял, что от него хотят, тупо посмотрел в стекло. Он просто ждал, пока можно будет проехать.

— Открой, во имя Аллаха!

Лязгнула защелка.

— Брат… тут не проехать…

— Подвинься!

Хаджи выпихнул обдолбанного наркотиками водителя на соседнее сидение, сам сел за руль, включил пониженную передачу как при езде по бездорожью — она тут была — и плавно нажал на газ. Машина величественно тронулась…

— Смотрите!

— О, Аллах, помоги!

В начале улицы появился бронированный Хаммер с крупнокалиберным пулеметом в башне, переданный Курдистану американцами по программе помощи, следом за ним ехал бронетранспортер ILAV — что-то вроде двухосного MRAP, только намного длиннее. Это была группа немедленного реагирования, охранявшая штаб-квартиру КДП.

Полицейские увидели это — помощь была близко — но крики восторга почти сразу сменили крики ужаса. Огромный, возвышающийся над потоком машин бронированный Ошкош с большой цистерной на прицепе — взревел мотором и пошел напролом, сгребая таранным бампером сгрудившиеся перед блокпостом машины.

— Стреляй в него, брат[9]!

Пулеметчик перевел ствол на взбесившегося монстра, выпустил длинную очередь, другую — но пули лишь бессильно высекали искры из брони. Машина была защищена на совесть…

— Он не останавливается!

В этот момент — чья — то очередь попала в цель и пулеметчика отбросило от пулемета…

— Остановите его!

Хаммер и бронетранспортер подъехали ближе, перегородив дорогу, из них посыпались, рассыпаясь в цепь и стреляя на ходу курдские стрелки. Басовито ударил крупнокалиберный, стрелок не стрелял по бензовозу, опасаясь взрыва — но бензовоз остановился и без этого. По настоянию израильских и американских инструкторов курды перед каждым чекпойнтом не просто разложили бетонные блоки, сделав "елочку"[10] — но вбили в асфальт толстые стальные штыри и приварили блоки к ним. Первый ряд блоков сдвинулся, но второй устоял. Блоки и раздавленные всмятку машины образовали что-то вроде баррикады, через нее было не проехать.

Со стороны Хаммера один за другим ударили два мощных, хлестких выстрела, после первого двигатель Ошкоша взвыл на немыслимо высокой ноте, а после второго заглох. Снайпер, вооруженный Барретт-82 ударил прицельно по моторному отсеку машины — и вторая пуля вывела двигатель из строя…

Чья-то очередь прошлась по лобовому стеклу Ошкоша, оставив пятна мутных, белесых разводов. Пока по машине не стреляют, боятся взрыва бензина — но скоро начнут. Или предложат сдаться. Да какая разница…

Не обращая внимания на что-то бормочущего водителя, Хаджи достал мобильный телефон, куда он только недавно переписал очень важный отрывок лекции одного уважаемого в среде воинов Джихада шейха. Его нельзя было носить при себе, этот отрывок — полицейские останавливали людей, проверяли, что у них записано на мобильном телефоне, если кого-то брали по подозрению в принадлежности к террористам и доставляли в полицию, то полицейские тоже проверяли мобильный телефон, если находили что-то подобное этому — жестоко избивали, иногда до смерти. Слуги тагута боялись, боялись чистой как слеза ребенка истины, заключающейся в этих мудрых словах. Слуги тагута ходили с автоматами, в бронежилетах, они ездили на машинах, которые нельзя было взорвать — и при этом, они боялись всего лишь слов, простых слов. Слов, в которых была заключена истина.

Хаджи не хотел умереть, не прослушав этих слов, он записал их утром и не успел прослушать. Он нашел нужный отрывок, поставил на воспроизведение и включил динамик на максимум, погружаясь в обволакивающую мудрость слов как в купель….

Поистине эти мученики вырвались на свободу из оков этой материи, чтобы достигнуть богатства и счастья, и они прибыли на землю Афганистана, живя в горах Афганистана, пока Аллах не удостаивал их мученичеством.

Мы просим Аллаха, присоединиться к ним в самой высокой степени Рая, с Пророками, праведниками, мучениками и правдивыми, и что бы Он благословил нас мученичеством на Его Пути, и чтобы Он запечатал нас Печатью Счастья, O Благородный.

Так что, O носители идеи, и O носители призыва, не будьте скупы с вашей кровью для этой религии. Если вы действительно являетесь серьезными и искренними, то положите вашу кровь и души перед Господом Миров, который дал их вам изначально, а затем купил их у вас:

"Воистину, Аллах купил у верующих их жизнь и имущество в обмен на Рай. Они сражаются на пути Аллаха, убивая и погибая…"

O молодежь! O сыны Ислама! Что очистит наши грехи? Что очистит наши ошибки? И что очистит нашу скверну? Она не будет смыта, кроме как кровью мученичества, и знайте, что нет никакого пути, кроме этого Пути. В противном случае — Расчет будет труден, Весы ждут, Мост готов, и ваше время заканчивается, так что учтите это…

И мир и благословения нашему Пророку Мухаммеду, и его семье и сподвижникам[11]…

Да, это и в самом деле так. Это сказано про Афганистан — но разве здесь не то же самое? Разве в Сомали не то же самое? Разве в Йемене не то же самое? Они убивают неверных, и лучшие возносятся на небеса, где их ждет Аллах — но разве это напрасно? Ведь капля точит камень, и дорога к свободе может быть проторена только праведниками, гибнущими на этом пути, но не отступающими от него. Правильно сказано — нет никакого пути, кроме этого пути…

"Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха и щедрости и тому, что Аллах не теряет награды верующих"[12]

Да, все верно. Настала пора ему проверить свою веру, настала пора ему положить свою жизнь перед Господом Миров…

Пуля пятидесятого калибра ударила в окно и выворотила его — но каким-то чудом не коснулась его, и он окончательно понял — пора. Он нагнулся и нащупал под рулевой колонкой переключатель.

— Иншалла! — заорал Хаджи, и передвинул переключатель, моля Аллаха, чтобы сделанный неверными на какой-то китайской фабрике переключатель не подвел его, и он вознесся и предстал перед Аллахом с чистыми помыслами и Его именем на устах.

Переключатель не подвел…

Ретроспектива

Армения, Ереван

Улица Лазо

11 мая 2000 года

Майор министерства национальной безопасности Армении Гагик Бабаян, в числе прочих введенный туда новым президентом Армении, бывшим президентом Нагорного Карабаха, Робертом Кочаряном в ходе чистки министерства, затеянной после событий двадцать седьмого октября[13], с трудом мог прижиться и в новом городе и в новой для себя стране.

Оставшийся без родителей, нашедший приют в чужой земле и в чужой, по сути, для себя стране паренек, по детству и юности которого безжалостно проехал каток войны, он не мог найти себя в мирной жизни, с тех пор, как неизвестные милиционеры, блокировавшие Сумгаит расстреляли всю его семью — он больше не жил. Существовать ему помогала война… только на войне он чувствовал себя нужным и полезным, только на войне он ощущал, что не просто существует — а живет. Мирная жизнь, тихая, где день похож на день, а год похож на год, отторгала его, и он отторгал ее всей душой, он не мог сидеть на одном месте, отписывать бумажки, кого-то проверять. Ему доверяли, Саркисян знал его лично, самый молодой из кавалеров медали "За храбрость", совершенно бесхитростный в быту, не умеющий предавать, такие были редкостью. Он был нужен этому миру и сильным мира сего — вот только мир этот был больше ему не нужен. Он все чаще заглядывался на подарочный Макаров с гравировкой, думая — не пора ли…

В этот день было все как обычно — он пришел к себе на работу, на Налбандяна 109 — винного цвета здание, похожее на хрущевку, переделанную под офисное здание, в которую вложили столько, что проще было построить новое — но в этом здании и в советские времена располагалось армянское КГБ, под роспись получил ключ от своего кабинета, оставив взамен карточку-заменитель, перед тем как отпереть дверь проверил целостность пластилиновой пломбы, которой полагалось опечатывать кабинет перед уходом — и рванул на себя дверь, потому что на столе надрывался телефон, и надо было успеть добежать, пока не замолк.