Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

НИКТО ИЗ ВЫШЕПЕРЕЧИСЛЕННЫХ НЕ ПРИЕМЛЕМ 192–196 Г.С.

— Люси, что это?

Она остановилась, широко улыбаясь. — Это, мой мальчик, может быть, наш звездный час — и единственное наследие Пятого Континентального Конгресса. Не пропустила бы его и за ведра рубинов! — Она нежно похлопала по раме. — Это было в девяносто первом. Квадренниал не смог переварить ни одного из кандидатов, а в бюллетене всегда есть этот другой вариант, так что…

— И это то, что они избрали?

— Ну, кто бы реально умер без президента на четыре года? Все подумываю предложить это снова, как-нибудь.

«Никто-из-вышеперечисленных» уступил место кому-то по имени Хосперс, [162] а затем, вполне уместно, портрету Дженни — двадцать пятого Президента (если считать старого Джорджа и «Никого-из-вышеперечисленных») — Северо-Американской Конфедерации.

Мы протиснулись в зал делегатов. Не знаю, чего я ожидал — Генеральной Ассамблеи ООН или Ванной Комнаты Флэша Гордона, — это был сарай: выветренная сосна, грубые балки, над всем доминировал огромный экран Телекома впереди. Где-то торговец выкрикивал: «Арахис! Пиньоны! [163] Жареные кузнечики!» У меня заурчало в животе, и я почувствовал вкус жирного гамбургера. Две стены были превращены в ярусы обитых скамей. Тысячи столов загромождали пол размером с футбольное поле. Я направился к местам для зрителей.

— Эй, ты что делаешь, юнец?

— Прости, Люси. Это зарезервировано или что?

— Черт возьми, нет! Просто подумала, ты захочешь увидеть побоище вблизи.

— С партера, ты имеешь в виду?

— Конечно, как гость делегата. У меня есть связи. Кузнечика хочешь?

— Боже, нет! — Мы протиснулись вперед: консоли среднего размера для людей и шимпанзе, огромные папашины — для горилл.

Люси указала на неярусную стену. — Те цилиндры вон там — для китообразных. В основном им плевать с высокой колокольни, [164] но иногда им так сильно что-то нужно, что они готовы терпеть заточение. Обычно предпочитают оставаться в бассейне отеля, управляя делами по Телекому.

— Их делегаты могут голосовать по Телекому?

— Крапивница и потница, нет! Это место должно быть неудобным! Ты хочешь поощрять рост правительства? Какая мысль! — Она театрально содрогнулась, затем подмигнула и резко села за консоль, вводя данные в терминал. Ее имя появилось в передней части зала, среди немногих других уже присутствующих, за ним следовал номер: 6076. — Мой электорат, какой уж есть, шесть тысяч с лишним человек — достаточно странных, чтобы позволить мне представлять их на этом сборище, во всяком случае. Уверен, что не хочешь кузнечика?

— Кхм! — Я покачал головой, занимая свободное место. — Люси, ты не перестаешь меня удивлять. Ты представляешь какой-то округ в Лапорте?

— Никакого округа, сынок. Мы здесь все «по общему списку». Хотя некоторым не мешало бы сидеть дома. Кто угодно может представлять кого угодно — или никого, кроме себя. Даже не себя, если они просто хотят сидеть на галерке и развлекаться.

— Ну, а кого представляешь ты?

Она заказала пару напитков, которые мгновение спустя прибыли через щель. — В основном ветеранов европейской войны. Коллег, друзей со старых времен в Антарктиде, некоторых приятелей Пита. Хочешь этот ломтик лимона?

— Обменяю на мараскиновую вишенку. Это обычный способ выбора представителей?

— Нет никакого обычного способа, Винни. Усвой это, и будешь жить припеваючи. Большинство людей просто приходят, представляя друзей, соседей, людей той же профессии. Может, полдюжины — профессионалы, с миллионом доверенностей у каждого.

— Так много?

— Не язви! Голоса все равно мало что значат. Важно то, что здесь говорится. Хотя нет гарантии, что кто-то будет слушать. — Экран снова изменился, прибывали новые делегаты, расстановка сил менялась, поскольку зрители по всему континенту вводили доверенности и отмены. Итоги пересматривались ежесекундно; многие политики с тысячами сторонников могли внезапно обнаружить, что благодаря чуду электроники они представляют лишь самих себя.

— Интересно, — сказал я наконец, — но не очень демократично.

Люси рассмеялась. — Цель — сделать дело, не нарушая ничьих прав. Вряд ли это традиционная демократическая забота. Но это, вероятно, самая большая демократия, когда-либо парковавшая свои мозги на скамье. Приветствуется любой, голосовать может любой, и ты можешь передумать в любой момент. Все это транслируется, так что ты можешь видеть, как твой представитель к тебе относится, — может, переключиться на кого-то другого, если хочешь. Представительная Партисипативная Демократия — вклад Галлатина в творческую политическую нестабильность. Не принимай это слишком серьезно — вредно для здоровья. — Она махнула рукой потрепанному продавцу арахиса. Я уткнулся носом в свой стакан, отказываясь смотреть.

— Но это следует воспринимать серьезно, — наконец запротестовал я. — Это всего лишь седьмой Континентальный Конгресс за…

— И все же, бьюсь об заклад, сегодня вечером больше народу смотрит тот вестерн с Майком Моррисоном на 962-м канале. У каждого есть право игнорировать государство и быть при этом в безопасности. Это компенсирует фанатиков, вроде меня.

— Хм. Что бы сказал об этом президент Джексон? Кстати, ты мне еще не рассказала о Шестом Континентальном Конгрессе.

— Нечего рассказывать. Куча бесполезной суеты, празднование двухсотлетия Независимости. Проспала большую часть. — Она с хрустом съела еще одного кузнечика.

— Понятно. Люси, у нас было Двухсотлетие, но все это казалось каким-то пресным.

Она внимательно на меня посмотрела. — А что оставалось праздновать?

ВРЕМЯ МЕДЛЕННО ПОЛЗЛО вперед. На экране вспыхивали новые имена, зал постепенно заполнялся. Важные на вид люди подходили поздороваться с Люси, как с давно потерянным другом. Очевидно, я недооценивал эту сумасбродную старушку. Мы заказали еду. Еще ничего не происходило. Наконец:

— Когда это шоу вообще начнется?

Она взглянула на экран, прикрыв глаза рукой. — Точно не скажу. Тебе скучно или что?

— Или что, — признался я.

— Нет никакого утвержденного регламентом времени начала. Как оно может быть?

— Черт побери, Люси! Кларисса и Эд — пленники! Может, уже мертвы. — Я внутренне содрогнулся от этих слов. — А мы сидим здесь на своих…

— Я знаю. Но что бы ни случилось — даже с ними, — это случится прямо здесь, и не раньше, чем будет представлено по меньшей мере девять десятых Северной Америки. Ой! — забыла тебе сказать. Взгляни на итоговый экран. Видишь это число?

Я посмотрел: 0.83901256. — Восемьдесят три процента?

— Ближе к восьмидесяти четырем, и Конгресса не будет, пока не достигнет девяноста. — Пока она говорила, цифра подскочила до восьмидесяти