Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 - Ник Тарасов

— Помню, — кивнул он. — Работают отлично.

— А давай применим их для ламп! — предложил я. — Смотри, — я указал пальцем на вращающийся вал пневмодвигателя станка, а потом на лампу над ним. — Мы тратим время и силы людей на то, чтобы заводить пружины. А у нас под носом крутится вал с дикой силой.

Григорий прищурился, прослеживая направление моего пальца, и его глаза расширились:

— Вы хотите запитать механизм лампы от станка?

— Именно! — я схватил кусок мела и прямо на станине станка начал чертить. — Пружинный блок выбрасываем к чертям. Его будем применять там, где нужна автономность. Оставляем только барабан с кулачками и пьезоэлемент.

— Савелий Кузьмич! — крикнул я, перекрывая шум цеха. — Живо ко мне!

Савелий подошёл, вытирая руки ветошью. Он выглядел как медведь, измазанный в масле. Я пересказал ему свою мысль. Тот, задумавшись и что-то осмыслив, выдал:

— Но вал станка крутится бешено, — задумчиво сказал Савелий, скептически глядя на маховик. — Если мы напрямую подключим барабан лампы, он будет молотить так, что кристаллы в пыль сотрутся за минуту. Там же удары нужны ритмичные, а не пулемётная очередь.

— Верно, — кивнул я. — Поэтому нам нужен редуктор. Понижающая передача. Система шкивов.

Я быстро набросал схему. От основного вала пневмодвигателя делаем отвод — гибкий вал или ременную передачу наверх, к лампе. Вал делает сто оборотов, барабан лампы — один.

— Свет будет гореть только тогда, когда работает станок, — заметил Григорий.

— А зачем станку свет, когда он стоит? — парировал я. — Рабочий пришёл, открыл вентиль подачи воздуха — станок заработал, лампа зажглась. Закрыл вентиль — темнота и тишина. Экономия ресурса кристаллов, экономия газа, никаких «заводных» мальчишек.

Глаза Григория загорелись тем самым инженерным азартом, который я так ценил:

— А ведь верно… И механизм станет проще. Пружины калить не надо, стопоры не нужны. Просто вращение.

— Савелий, — я повернулся к кузнецу. — Сможешь сделать переходник? Шкив на вал двигателя и угловую передачу наверх?

Кузнец почесал бороду, оставляя на ней масляный след:

— Да чего ж не сделать. Червяка выточим, шестерню подгоним. Только надо рассчитать, чтоб не переборщить с оборотами.

— Вот и займитесь. Прямо сейчас. Возьмите этот станок, — я хлопнул по станине, — как экспериментальный. Снимите с лампы пружинный блок. Сделайте привод от воздуха. К вечеру хочу видеть результат.

Работа закипела. Я оставил мастеров колдовать над «паразитным приводом» и направился в соседний пролёт, где разворачивалось наше главное детище — производство нарезных стволов.

Здесь пахло иначе — не горелым маслом, а острой металлической стружкой и эмульсией.

Новые станки для глубокого сверления, созданные по моим чертежам, работали. Это было чудо для 1808 года.

Я подошёл к мастеру Антону Волкову. Он стоял у станка, наблюдая, как длинное спиральное сверло медленно, но неотвратимо уходит в стальную болванку. Сверло было особенным — с каналами для подачи масла под давлением прямо к режущей кромке. Стружка вымывалась, металл не перегревался.

— Как идёт, Антон? — спросил я.

Он вздрогнул, обернулся, расплылся в улыбке:

— Егор Андреевич! Как по маслу, прости Господи. Строгановский металл — сказка. Однородный, без каверн. Сверло не уводит.

Он остановил станок, вытянул сверло, продул канал. Взял калибр — длинный стальной цилиндр — и осторожно ввёл его в ствол. Калибр прошёл плотно, ровно, без затыков.

— Идеально, — констатировал Антон. — Десять стволов за смену. Раньше три дня на один уходило, чтобы так вылизать.

— Нарезы?

— На соседнем участке. Там брат Иван колдует.

Я прошёл к нарезным станкам. Здесь мы использовали копиры — специальные шаблоны, которые заставляли резец внутри ствола делать строго определённый поворот. Четыре широких нареза. Шаг пологий.

Я взял готовый ствол. Тяжёлый, хищный, ещё тёплый. Заглянул в канал. На свету нарезы играли идеальной геометрией. Это уже не мушкет. Это винтовка. Штуцер. Оружие, которое бьёт на триста-четыреста шагов прицельно.

— Сколько готовых? — спросил я Ивана.

— Полсотни лежат, ждут замков, — ответил он. — А с замками, Егор Андреевич, затык.

Я нахмурился:

— Что такое?

— Кристаллов не хватает, — развёл руками Иван. — Пьезоэлементы. Ювелиры в городе не успевают шлифовать. Мы стволы сверлим быстрее, чем они камешки трут.

Это была проблема. Узкое горлышко. Кварц нужно не просто найти, его нужно правильно отшлифовать, сориентировать по осям, чтобы при ударе он давал максимальный разряд. Тульские мастера старались, но их было мало, и работали они по старинке.

— Будет вам кварц, — твёрдо сказал я, хотя сам не был уверен, когда именно. — Делайте стволы в запас. Смазывать густо, в ящики — и на склад. Замки поставим, как только придёт сырьё.

Вернувшись в токарный цех к вечеру, я застал странную картину. Вокруг экспериментального станка собралась толпа. Рабочие, подмастерья, даже писарь цеховой прибежал.

В центре стояли Савелий и Григорий. Вид у них был победительный.

Над станком висела лампа. Но теперь она выглядела иначе — легче, тоньше. Сбоку от неё спускался тонкий стальной вал в кожухе, который через систему ремней соединялся с валом пневмодвигателя.

— Ну что, принимайте работу, — ухмыльнулся Савелий. — Григорий, давай воздух!

Григорий повернул вентиль.

Пшшшш!

Пневмодвигатель дёрнулся и начал набирать обороты. Маховик раскрутился. Станок ожил.

И одновременно с этим ожила лампа.

Вращение пошло по валу наверх. Редуктор, тихо жужжа, понизил обороты. Барабан внутри лампы начал вращаться.

Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк.

Молоточки ударили по кристаллам.

Вспышка!

Лампа залила станок ровным, ярким светом.

Маховик станка крутился быстро, сливаясь в размытый круг. А лампа работала в своём ритме — чётком, размеренном. Частота ударов была идеально синхронизирована с работой станка. Чем быстрее крутился шпиндель (когда Григорий добавил воздуха), тем чаще били молоточки, и свет становился только ярче, почти не мерцая.

— Останови, — скомандовал я.

Григорий перекрыл вентиль.

Станок замедлился. Удары молоточков стали реже: щёлк… щёлк… щёлк… И тишина. Свет погас.