Адвокат вольного города - Тимофей Кулабухов

такую работу взял пару тысяч. Но с вас… Возьму двести пятьдесят рублей, из которых аванс десять, — я взял со стола ассигнацию и убрал в карман. — Остальные, когда решение суда вступит в законную силу. Путь наш потребует определённого времени, но он понятен и вполне проходим. Пойдёмте прямо сейчас в жилищный департамент.

* * *

С начальником департамента мы столкнулись на пороге, он держал в руках папку и собирался куда-то уйти.

— Здравствуйте, я адвокат Аркадий Филинов, а это…

— Я знаю Любовь Ивановну, — плавным и неожиданно интеллигентным для чиновника такого уровня ответил начальник департамента. — И историю её знаю. Мы не можем ей помочь.

— Всё так. — кивнул в ответ, — Хочу согласовать свои действия. Завтра придёт невестка Любовь Ивановны и подаст от имени маленькой девочки…

Начальник департамента шумно и протестующе засопел.

— … заявление. Так, мол, и так, прошу передать мне половину квартиры моего покойного деда.

— Вот, молодой человек! Вы вроде сначала соглашаетесь, а потом тут же пытаетесь меня окучить, ещё и ребёнка приплели.

— Не пытаюсь, — я поднял раскрытые ладони в примирительном жесте. — Я не пытаюсь получить от вас невозможное. Вы на такое заявление должны отказать, об этом и прошу.

— Мы и откажем, — непонимающе хмурился он.

— Всё верно. Об этом и прошу.

— Мы так и так откажем, зачем меня ловить на пороге как мышь в кладовой?

— Затем, что мы в этой истории действует открыто, честно и прямолинейно. Я хочу, чтобы мой манёвр был вам понятен. Вы в своих отказах часто пишете, дамы и господа, ситуация ваша сложная, можем вас с ней направить только в суд.

— Мы так напишем, и вы пойдёте в суд и обжалуете наши действия и бездействия? — безрадостно отозвался чиновник.

Любовь Ивановна переводила взгляд с меня на него, но большую часть беседы от неё ускользала.

— Пойду в суд, но ни в коем случае не обжалую ваши действия. Зачем мне идти на вас войной? Всё строго наоборот. В суде я скажу, ситуация сложная, мы обратились в профильный республиканский орган, и он вынужден нам отказать, потому что у нас не остаточно оснований и, к тому же он связан инструкциями и законами, где ему не дано право мимо нотариуса что-то кому-то отдавать, это право есть только у суда.

— Так и есть, слово в слово.

— А раз внесудебного механизма нет, суд мой вопрос рассмотрит и не будет считать, что в нём виноваты органы города, они про историю знают, но помочь бессильны, о чем и свидетельствует ваш отказ.

— Хм. Согласен. Напишу и прослежу чтобы оговорку про суд мои подчинённые не забыли. Жду заявления, поставлю на контроль. Это всё?

— Да, Юрий Владимирович, это всё.

— Вы и правда ей поможете? — неожиданно смягчился непробиваемый чиновник.

— Да, — просто ответил я.

Он неожиданно тепло и жарко пожал мне руку.

— Это будет, очень доброе дело, Аркадий, очень доброе.

— Стараемся!

* * *

Распрощавшись с Любовь Ивановной, которой я придал черновик заявления в департамент, не стал возвращаться в офис. Настроение отличное, прогуляюсь по рынку.

Там, среди развалов я обнаружил мужичка, который торговал, как мне показалось, разворованным музейным имуществом.

— Дедовский сундук продаёте? — на пробу пошутил я, указывая на стёганные поношенные жилетки, истертые сёдла, низкого качества и не новые сбруи, какие-то потасканные рубахи и видавшие виды кожаные сапоги.

— Вы верно не местный?

— Недавно из колледжа вернулся, — уклончиво ответил я.

— Дык степняков же разбили. Его сиятельство граф Кротовский и поборол. Ну, кое-какие трофеи ребятки попросили меня продать.

— Везде успевает наш Кротовский. А что, сабли степняков тоже есть?

— Конечно! Сталь отменная! Без ножен сто, с ножнами сто двадцать.

Он достал и с грохотом высыпал на прилавок дюжину единиц клинкового оружия самого паскудного качества, в массе своей заляпанного грязь и кровью, тупых и истертых. Надо думать, что все хорошие образцы он сбыл оружейникам, остался только некондиционный хлам.

— Показывай, голубчик, какой есть доспех, кольчуги, многослойные кожаные куртки.

— Вам зачем? На грабителя вроде не похож? Аль из благородных бандитов?

— Я не разбойник, мне чтобы на Изнанку ходить и зверь не подрал.

— Все вы так говорите… Ладно, моё дело торговое. Но если спросят, донесу.

Вздохнул. Какого-то ограничения на обращение оружия и снаряжения, если, конечно, оно не качестве имперской армии и использует «закрытые технологические решения», не существовало, так что это он жути нагоняет. Да и доспехом это было назвать сложно.

Глава 22

— Гражданин торговец, а почему у тебя эта стёганка воняет как будто ты её сюда вез на спине самого вонючего в мире козла долгим-долгим путём с берегов Индийского океана? — высказал свои соображения о специфике товара я.

— Ничего вы не понимаете, гражданин хороший, это запах степей!

— Они умерли, твои степи?

— Гордые степняки носили эту одежду не снимая.

— Да ладно, их бы за пару вёрст вычислили бы по аромату.

— А они быстро скачут, не успеваешь сообразить.

— Хитрые… Ладно, беру эту телогрейку с пришитой намертво кольчугой на сыромятной коже.

— Шлем? Вы посмотрите какое шлем! Вам очень идёт, я сам такой же ношу, но он сейчас дома.

Скептически посмотрел на шлем из нескольких слоёв шкур, скрепленных при помощи многолетнего слоя грязи, степной пыли и пота наездника.

— Нет, мне доктор не велел, а то облысею. Вот эту саблю беру.

— Лучшая в мире сталь!

— Что ты заливаешь! Сырое железо, кованное в приямке на печи, которую топили кизяками. Смотри.

Я ударил одной саблей о другую и на обоих закономерно остались щербины.

— Эй, не надо портить мой товар!

— Товар твой фуфло. За саблю с ножнами сорок, за вонючий кафтан и кожаные штаны ещё сорок.

— Это тончайшая работа восточных мастеров!

— Степняки делали их из подручных материалов, опившись своего кумыса и чтобы скоротать время. И это не одежда элитного кхана, а накидка от рядового шального кочевника. Восемьдесят за всё.

— Помилуйте, добрый господин, это стоит как минимум двести пятьдесят! И это ещё из уважения к вашему титулу. Не лишайте куска хлеба моих детей!

— Что ты буровишь? Нет у тебя детей, по крайней мере таких чтобы ты о них