Михаил Ахманов - Страж фараона

Хронавты! Путники из будущего! Вдруг и в самом деле они пребывают в этой эпохе, и вдруг – чем черт не шутит! – пути их пересекутся? Где-нибудь в Мен-Нофре, Пермеджеде, Абуджу или в Саи… А если он их не встретит, то, может быть, найдет какие-то следы? Сам лично или его осведомители из Братства Сохмет… Рассказы о странных людях, пришельцах из пустоты, могущественных колдунах… повествования о загадочном, необъяснимом, легенды о богах в сверкающих хрустальных колесницах… что-нибудь такое-этакое – о полетах в небе, о рукотворных молниях и слугах из железа с четырьмя руками…

Он встретил многих странных людей и выслушал массу странных рассказов, ибо обитатели Та-Кем не жаловались на отсутствие фантазии. Увы! Следов хронавтов не нашлось… Что, впрочем, не опровергло его гипотезу – Та-Кем являлся страной с тысячелетней историей, и были в ней периоды поинтереснее нынешних. Скажем, эпоха Снофру и Хуфу, время строителей пирамид… Может, туда и отправились хронавты?

Но в ту эпоху, хоть любопытную, но очень далекую, Семена совсем не тянуло, так как не было в ней ни брата Сенмута, ни друга Инени, ни прекрасной Меруити. И не было То-Мери.

Та-Кем, однако, существовал – и пятьсот, и тысячу лет, и полтора тысячелетия тому назад.

Пожалуй, не леса Амазонки, не подпирающие небо вершины Гималаев, не великая азиатская степь, не гигантские водопады и разломы земной коры, а именно это место являлось самым необычным, самым уникальным на планете. Во всяком случае – самым щедрым и благоприятным для жизни. Длинные узкие полосы плодородных земель по обеим речным берегам – будто зеленая лента с голубой прошивкой водной нити, брошенная среди желтых, оранжевых, бурых песков. Раз в год, когда в экваториальном африканском небе растворялись шлюзы, знаменуя начало сезона дождей, Нил переполнялся ливневыми водами, затоплял берега и большую часть поймы, которая в этот период превращалась в озерный край. Селения и города, лежавшие на возвышенностях, становились отрезанными друг от друга островами, сухопутные дороги исчезали, и лодка да плот были единственным средством передвижения. Затем воды начинали убывать, оставляя на полях плодородный ил, и это естественное удобрение давало жизнь злакам, травам и деревьям. Давало щедро – в год снимали по два-три урожая зерна, овощей и фруктов.

Великий Хапи трудился как хорошо отлаженный механизм, год за годом, столетие за столетием, и жизнь страны определялась подъемом и спадом речных вод. Здесь не было весны и осени, зимы и лета, и год состоял из трех сезонов – Половодья, Всходов и Жатвы или Засухи. Половодье длилось с середины июля по середину ноября, включая месяцы фаофи, атис, хойяк и тиби; Всходы – с конца ноября по середину марта, с месяцами мехир, фаменот, фармути и пахон; Засуха – с конца марта по середину июля, и месяцы этого сезона назывались пайни, эпифи, месори и тот.

Тот был первым месяцем года и начинался он тогда, когда звезда Сопдет – Сириус, самая яркая из звезд, – появляется на небе перед солнечным восходом после двухмесячного отсутствия. Этот день примерно совпадал с началом разлива и летним солнцестоянием, и его определяли астрономически, наблюдая за небесной сферой. Имелся еще один способ: колодец-нилометр в городе Неб, у первого порога, соединенный с речными водами и позволявший следить за началом и высотой их подъема.

В следующем месяце, фаофи, воды Хапи ощутимо прибывали, меняли цвет, превращаясь из зеленоватых в белесые, а затем краснели, будто ливень, питающий истоки великой реки, разражался кровью. Вода затопляла низины и прибрежные террасы, с более высоких мест убирали лен и созревший виноград, а в Дельте чинили старые лодки и готовили новые. Затем, в атис, вода достигала самого высокого уровня, Нил становился бурым, и в этот период открывали шлюзы, чтобы пустить потоки влаги на поля и в оросительные каналы; в Дельте плавали на лодках и повсюду начинали убирать урожай фруктов.

В месяц хойяк Хапи постепенно убывал, а в тиби воды спадали, обнажая землю, покрытую темным плодородным илом. В этот период снимали финики и оливки, в садах расцветали фруктовые деревья, а землепашцы устремлялись на поля, вскапывая их и засеивая пшеницей.

Мехир являлся знамением сезона Всходов, лучшего, самого приятного времени в долине Хапи. Вода убыла, луга и пашни одеты свежей зеленью, всюду появляются цветы, нарциссы и фиалки, жара спадает, и кажется, что пришел май – как где-нибудь в средней полосе России. Следующие месяцы, фаменот и фармути – самые холодные; с наступлением фаменота над речными берегами разливается аромат гранатовых деревьев, цветущих во второй раз, землепашцы сеют лен, ячмень, фасоль и овощи; фаменот – начало местной весны, когда вся страна зеленеет всходами пшеницы.

В месяц фармути дни прохладны, воздух живителен и свеж, грудь дышит легко, а глаз радуется, любуясь свежей листвой. Хапи торжественно катит волны к морю Уадж-ур, Великой Зелени, а на речных берегах кивают верхушками пальмы, трепещут под северным ветром кроны каштанов, орешника и сикомор, тянутся вверх колосья пшеницы и плети виноградников, а в садах наливаются сладким соком плоды граната. В фармути и наступающем за ним пахоне начинают убирать урожай пшеницы, а также фруктов и овощей.

Пайни – начало засухи и жары; зной достигает апогея в месяцы эпифи и месори, и это тяжкое время – и для людей, и для животных, и для растений. В этот период звезда Сопдет, будто устрашившись зноя, исчезает с ночных небес, почва пересыхает и трескается, река мелеет и сужается, воды едва покрывают дно каналов и водохранилищ, стены домов, дворцов и храмов, сложенные из камня или кирпича, раскаляются так, что к ним не приложишь руку. В эти месяцы трудно странствовать, воевать и строить, но землю не оставишь без забот: все, что выросло, должно быть убрано, пересчитано и свезено в житницы.

А затем, знаменуя конец жары и засухи, приходит месяц тот, и все начинается снова…

Семен наблюдал за этими переменами в пятый раз, и были они для него уже привычны. Жизнь его вошла в определенное русло и как бы разделилась на два потока, явный и тайный, текущие один подле другого, не смешиваясь, не пересекаясь и не испытывая тех приливов и отливов, каким подвержен Хапи. Это было похоже на день и ночь, которые сосуществуют рядом, в двух различных измерениях, причем по воле своей он мог мгновенно переходить из одного в другое и возвращаться обратно. В дневном измерении он был вельможей и господином, удостоенным титула Друга Царя, звучавшего слегка двусмысленно – что, впрочем, Меруити не смущало. Еще он был первым из царских ваятелей, строителем храма Хатор, главой над тысячами работников; еще – хозяином мастерской и школы с семьюдесятью учениками и помощниками; были у него усадьба в Уасете, жилища в других городах, поместья под Нехеном и в земле Гошен; как полагалось, были телохранители, писцы и слуги, носители табуретов и опахал.

Ночное измерение выглядело интересней. Не потому лишь, что в его тенях Семен являлся возлюбленным царицы, первым и тайным ее советником, серым кардиналом у трона Маат-ка-ра, чей голос был негромок, но решения – неоспоримы и тверды. Любовь, связавшая его с Меруити, была лишь камнем в фундаменте власти, которой он обладал, важным камешком, но не единственным и даже не краеугольным, ибо ему претило использовать женщину – любимую женщину! – как пешку в политической игре. Зачем, если имеется Сенмут, первый министр, правитель страны? Если Инхапи, главный над войском и всеми его командирами, еще здоров и бодр? Если Хапу-сенеб, возглавляющий жреческое сословие, миролюбив, разумен и готов прислушаться к дельному совету – как и Инени, верный друг? Для этих людей, опоры Великого Дома, авторитет Семена был непререкаем, хотя и по разным причинам: брат по-прежнему считал его посланцем Осириса, Инхапи – прирожденным полководцем, Хапу-сенеб полагал, что великий ваятель одарен к тому же светлым разумом. И только Инени была известна истина.

Но все же, несмотря на их поддержку – даже благоговение и любовь, – Семен не обладал бы тем влиянием, какого добился в эти годы. Главным, краеугольным камнем являлось тайное ведомство, которое он себе подчинил, – наследство Рихмера, очищенное от ненадежных, пополненное людьми достойными и осторожно выведенное из-под эгиды жрецов, хотя они еще составляли большую часть осведомителей и сикофантов. Эта организация теперь называлась не Ухо Амона, а Братство Сохмет, с явным намеком, что ее задача – не только слушать и следить, но и карать. Карать временами приходилось, чтобы избавиться от обильных кровопусканий; так, хаке-хесеб страны Гошен, подстрекавший к бунту сторонников мрачного Сетха, случайно утонул в Половодье, а толпа озверевших граждан гиксосского происхождения разгромила святилище Сетха в Хетуарете и перерезала его жрецов. За что их примерно наказали, сослав в каменоломни – но только немногим было известно, что не камень они ломают, а стоят гарнизоном в крепости Чару, защищавшей Та-тенат.