Андрей Ерпылев - Имперский рубеж

— Зря, ваше благородие, — горячо доказывал свою правоту боец, постоянно оборачиваясь к идущему позади поручику. — Для вас ведь стараюсь… Подарили бы его превосходительству — ребята болтают, что у него дома богатая коллекция такого барахла по ковру развешана…

— Прекрати молоть ерунду, братец, — лениво отвечал Саша, вполглаза следя за поручиком фон Минденом, снова напялившим свой дурацкий бронежилет и каску. — Не потащу я эту рухлядь в Кабул. А его превосходительство и поближе найдет экспонаты для своего музея.

Он намеренно поставил поручика между своими солдатами, приказав беречь интенданта как зеницу ока. И чем дальше, тем больше жалел, что вообще не оставил у вертолета под присмотром пилота Зеленчука. Спокойнее было бы.

Фон Минден как раз в этот момент с любопытством заглядывал в только что мельком осмотренное вольноопределяющимся Голотько «бунгало», на редкость неряшливое и обшарпанное даже на фоне остальных, чистотой и красотой вовсе не блещущих. Что-то там привлекло его внимание, и он, вытянув из «броника» тонкую шею, словно черепаха из панциря, разглядывал невидимый Александру предмет то так, то этак.

— Послушайте, — повернулся он к поручику. — А мне кажется, что там…

И в этот момент Бежецкий даже не услышал, а каким-то шестым чувством, вырабатывающимся у людей, ходящих под смертью, ощутил знакомый звук. Щелчок спущенного предохранителя. Размышлять было некогда…

— Одинцов!!! — отчаянно крикнул он, и здоровяк, тоже настороженный знакомым звуком, без церемоний, одним ударом великанского своего сапога, вышиб щуплого поручика за пределы дверного проема. Сам в нем оказавшись — инерция, мать ее…

Автоматная очередь вырвала клочья одежды из левого бока солдата, и он рухнул ничком, не издав ни звука.

Бежецкий рванул с пояса гранату, сорвал кольцо, освободив запертого в рубчатом куске металла кровожадного джинна. Гранату подкатом в дверь, спиной к сухой глине стены, содрогнувшейся от взрыва через пару ударов сердца, автоматная очередь веером внутрь, прямо в кипящее облако пыли, пронизанное шпагами света, бьющего сквозь обвалившуюся местами крышу…

— Старик это, — доложил Голотько, вытирая о стену трясущиеся руки, оставляющие на бурой глине широкие темные следы. — Лет сто… В чем только душа держалась. Заховался в тряпки, думал — не заметим.

— Старик не старик… — оторвался поручик от безжизненного, еще теплого тела Одинцова. — А бил-то не мимо…

Он протянул руку и прикрыл глаза простого русского парня, удивленно глядящие в темнеющее южное небо. Небо, под которым встретил свою смерть.

Древний аксакал, раскинув коричневые от времени, переплетенные узловатыми венами руки, лежал у дальней стены, частично обвалившейся наружу. Засаленный халат у него на груди топорщился клочьями серого пуха, рядом с лежанкой валялся новенький автомат, точно такой же, как и тот, что сжимал в руках Александр. Можно было уходить, но поручик не торопился. Носком ботинка он поддел груду тряпок и увидел под ними присыпанные пылью доски. Чтобы здесь, в безлесном краю, голодранец мог позволить себе такое царское ложе?

— Голотько, Цыпляев! Ну-ка потревожьте этого дедушку!

Под досками виднелась узкая — едва-едва человеку пролезть — уходящая глубоко вниз нора, похожая на собачий лаз…

— Молодцом, поручик…

Капитан Михайлов, сидя на корточках, внимательно разглядывал в свете фонаря найденные в «схроне» предметы: два больших — килограммов по семь — комка красно-бурой, лоснящейся массы с резким запахом, тщательно упакованных в несколько слоев полиэтиленовой пленки, пару пачек афганских денег, стянутых резинками, четыре невскрытых ящика патронов к «федорову», пластиковые мины-«британки»… Даже неискушенному человеку было ясно, что все эти вещи оказались в одном месте далеко не случайно.

— Вы были не правы, Ламберт, — поднялся капитан на ноги, отряхивая ладони. — Это не просто опийная плантация. Полагаю, что тут была одна из баз бунтовщиков. Вы оба, — он поглядел на прапорщика и Бежецкого, нарочно обойдя взглядом фон Миндена, — достойны награды. Я доложу его превосходительству.

— Что будем делать с Одинцовым, господин капитан? — спросил Саша.

— Тело отправим на ближайшую заставу. Вместе с моими ранеными — отряду Михайлова тоже пришлось сегодня несладко — и этими «сокровищами». Заодно пилот прихватит с заставы запас горючего — у нас в обрез. Трех солдат разместите у себя?

— Наверное, получится, — подумав, ответил Александр. — Один вместо Одинцова, два других… Канистры из-под бензина выбросим…

— Добро. — Давая понять, что разговор закончен, Михайлов направился к разбитой у вертолетов палатки — одной из предназначенных для ночевки — решено было остаться у кишлака до утра.

Но поручик догнал его на полпути.

— Разрешите, господин капитан? Пару слов.

— Что вам, Бежецкий?

— Предлагаю вместе с «двухсотым» и «трехсотыми» отправить поручика фон Миндена, — заявил он, глядя в сторону. — Как боевая единица он практически бесполезен…

— Предложение отклонено, — отрезал капитан, не дослушав. — Что еще?

— Но почему?

— Разрешите мне вам этого не объяснять, поручик. Ступайте спать — завтра предстоит тяжелый день. И выставьте двойной дозор. Ваш человек и человек Ламберта. Смена через два часа.

— Слушаюсь! — прищелкнул каблуками в пыли молодой человек: его душила обида за сухое, даже пренебрежительное обращение командира. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте…

11

— Видите кишлак? — донесся до Бежецкого сквозь сип и вой помех в наушниках искаженный голос Михайлова.

— Так точно, вижу, — ответил Саша: кишлак был довольно большим, по местным меркам, целый городок.

— Прямо на него заходить не будем. Вполне возможен обстрел с земли. Садимся на ту высотку, что на десять часов по курсу. Видите?

— Так точно.

— Вертолеты будут базироваться там, а до кишлака пройдемся пешком. Передайте Ламберту.

Капитан отключился и, судя по тому, как вертолет резво забрал влево от курса, связался с пилотом. Второй борт повторил маневр в точности и теперь шел метрах в ста правее Сашиного.

— Зачем далеко-то так? — недовольно спросил прапорщик. — Могли бы нас поближе ссадить, а сами — на ту высотку, если так приспичило. Ваши бойцы, поручик, десантированию с малой высоты обучены?

— Естественно, — буркнул Александр, следя, как в распахнутом люке мчится внизу бурая каменистая земля.

— Ну, вот и сообщили бы мое мнение капитану.

Но взять микрофон молодой человек не успел…

Вертолет внезапно мотнуло вправо, влево, закружило на месте, а по корпусу прогрохотала серия ударов. Охнул, заваливаясь на бок, солдат, зажал лицо руками, сквозь пальцы сразу заструилась кровь, другой…

— Обстрел! — крикнул Ламберт. — Поручик! Что с пилотом?

Неуправляемая машина, медленно поворачиваясь вокруг оси, скользила к земле по пологой траектории. Подкатилось к краю люка и закачалось на низком порожке безжизненное тело солдата… Выйдя из шока, Саша рванул на себя дверь кабины и увидел пилота, лежащего лицом на окровавленной приборной доске, свободно гуляющую рукоять управления, покрытый паутиной трещин блистер, сквозь рваные дыры задувал ветер…

— Пилот убит! — крикнул он прапорщику через плечо, хватаясь за скользкую рукоять. — Приготовьтесь к посадке!..

А навстречу, разбитый, как мозаика на тысячу частей, несся усыпанный камнями склон. На себя… Каменные глыбы промчались под шасси, едва не зацепив их, и снова внизу многометровая бездна ущелья.

Управлять вертолетом, перегибаясь через тело пилота, занимающего почти всю тесную одноместную кабину, было тяжело, но Александр сумел стабилизировать полет — не прошли даром «уроки вождения» — хотя набрать высоту по-прежнему не удавалось.

Вдобавок ко всему кабина быстро наполнялась едким дымом, сочившимся сквозь дырчатую пластиковую облицовку откуда-то сверху.

«Двигатель горит, — подумал поручик. — Плохо дело… Хоть бы дотянуть до высотки. Вершина плоская — можно попробовать сесть… Тут нельзя — поломаем винт, швырнет на камни…»

— Поручик! Второй тоже подбит! Падает!..

Александр суетливо нащупал микрофон, не сразу нащупал тумблер…

— Второй! Что у вас?

— Без паники, Первый, — с облегчением услышал он спокойный голос Михайлова. — Борт поврежден, снижаемся для десантирования людей. Что у вас?

— Пилот убит, управляю машиной. Скорее всего, горит двигатель — не хватает тяги…

Позади, из боевого отделения, доносился судорожный кашель.

— Ламберт! — крикнул Бежецкий. — Могу не суметь посадить!.. Капитан приказал освободить машину!