Владимир Романовский - Хольмгард

— Истец прибыл, — объявил бирич.

— Начинается суд княжеский, скорый и правый, — тусклым официальным голосом сообщил Пакля. Бирич зычно и с выражением передал его слова толпе. — Воевода Ньорор, истец, обвиняет купца и строителя Детина в убийстве… э… Рагнвальда, землевладельца и воина.

Слева от помоста началось какое-то движение. Хелье вгляделся. Гостемил раздвигал толпу, делая руками плавные жесты в стороны — будто плыл под водой — прокладывая сопровождавшей его толстой женщине путь, или дорогу, как говорят в Новгороде. Они добрались таким образом до стола тиуна. Ратники хотели их остановить, но женщина сказала им что-то, и они расступились. Наклонившись над столом, женщина обменялась несколькими словами с тиуном, который равнодушно кивнул, а затем встала рядом с Детином. Гостемил, сказав что-то нравоучительное одному из ратников, встал неподалеку, положив левую руку на поммель и поправив правой перевязь таким образом, чтобы удобнее было в случае чего выхватить сверд. Научил его на свою голову, подумал Хелье.

— Что там? Что там? — закричали в толпе, обращаясь к биричу.

— Э… — Малан-младший не очень понимал, что там. — Возможно, это какие-то особые приготовления… А! Да?

Тиун что-то ему сказал. Малан кивнул и снова обратился к толпе.

— По древнему новгородскому обычаю, если обвиняемый желает иметь при себе советника, дающего советы по ходу суда, таковой советник должен быть ему предоставлен и может стоять рядом с ним.

Ни о каких таких обычаях толпа не знала, да и не было никогда такого обычая, но все решили, что был.

— Начинается суд, — объявил бирич. — Воевода Ньорор заявляет своих видоков.

К столу приблизился один из ратников, охранявший в роковую ночь Улицу Толстых Прях.

— Что видел ты? — спросил его тиун Пряха.

Ратник, путаясь в подробностях, рассказал, как к дому, принадлежащему купцу Детину, подошел человек. Ратник хотел было приблизиться к человеку, но отвлекся, а когда снова посмотрел, человек уже лежал на земле.

— Вот же торгаши охрану себе нанимают некузящую, — сказал кто-то из юных боляр. — Глазы выпер вперед, округлил, будто лучше кузится с такими глазами.

— Он гвоздик, — возразила юная болярыня. — Не в умствовании сила у гвоздиков.

— У тебя все гвоздики. Хорла ты, всего и сказухи.

Девица не обиделась, но засмеялась одобрительно.

Следующим видоком выступила дородная тетка, резиденствовавшая в одном из домов на Улице Толстых Прях, жена богатого землевладельца, сбежавшего от нее с молодой нетолстой болярской дочерью в Корсунь в прошлом году. Женщина подтвердила, что дом принадлежал купцу Детину, и что в доме этом жила любовница Детина, именем Любава, которая с тех пор пропала.

— Хвихвитра как оттопыривается, — прокомментировал один из юных боляр. — И кулаком так по воздуху, кулаком, для пущего ляму.

Подошел один из людей Ньорора со свитком. Свиток свидетельствовал, что данный дом на Улице Толстых Прях действительно принадлежит Детину. Тиун сделал пометку в одном из своих свитков.

Приблизился священник Холмовой Церкви, восемь аржей от Новгорода, представивший сразу несколько свитков. Один свиток свидетельствовал, что Любава, в крещении Иоанна, действительно родилась двадцать шесть лет назад в Седых Холмах и является сестрой болярина Нещука. Что упомянутая Любава вышла замуж три года назад за болярина, который любил путешествия.

— Уверы все продажные, — заметила одна из юных болярынь, переступая с ноги на ногу, демонстрируя новые причудливые сандалии римской делки.

— А роба засаленная какая на увере.

— Хвихвитра егоная обленилась, забыла белье жихать.

Болярин Нещук, в очень дорогих одеждах, свидетельствовал, что сестра его Любава отправилась с мужем, предположительно в Константинополь, а вернулась одна, недавно, и сошлась с купцом Детином. На вопрос, откуда ему это известно, Нещук ответил, что тайны тут большой нет, весь город знает. Также, отметил Нещук, купец Детин склонен к приступам ревности.

Советница Детина сказала что-то ему на ухо. Детин поднял руку.

— Да? — спросил Пакля. — Говори.

— Я не склонен к приступам ревности, — вяло сказал Детин. Выглядел он очень подавлено, и в глазах его читалось равнодушие.

— Склонен, — возразил Нещук. — Не далее, как месяц назад ты приходил ко мне и кричал, что сестра моя путается со всеми подряд и что жалеешь ты, что с нею связался, и что как только она тебе попадется, ты ее прибьешь.

Оскорбление было прямым, ложь наглой — это расшевелило Детина слегка, и он хотел было возразить, но советчица положила ему руку на плечо, и он сдержался.

— Купец Детин, где был ты в ночь, когда совершилось убийство? — спросил тиун Пакля.

— Дома.

— Всю ночь?

Советчица что-то сказала на ухо Детину.

— Нет, я отлучился на короткое время, чтобы навестить Бажена.

— Бажена? — тиун обратился к свиткам. — Бажена, дающего деньги в долг?

— Именно.

— Бажен может это подтвердить?

— Разумеется.

— А остальное время ты был дома?

— Да.

— Кто это может подтвердить?

Советчица снова что-то сказала на ухо Детину.

— Двадцать лет я состою новгородским купцом, — сказал Детин. — И ни разу никому не дал повода сомневаться в моих словах. Это может подтвердить весь город.

Малан-младший передал слова Детина толпе.

— Да, как же! — раздались крики.

— Врет все время! Всех обманывает!

— Всех, всегда! Все купцы обманщики!

Советчица снова сказала что-то на ухо Детину.

— Это могут подтвердить все, кто когда-либо имел со мною деловые отношения, — поправился Детин.

Малан-младший передал слова толпе.

— Знаем мы эти отношения!

— Тати все до одного!

— Например, Бажен, — предположил бесцветным голосом тиун Пакля.

— Например он, — подтвердил Детин.

Вопросы и ответы следовали неспешно, интерес толпы к действию рос стремительно, толпа возбудилась, и биричу приходилось несколько раз призвать новгородцев говорить потише.

К столу тиуна позвали кузину подруги Любавы — замужнюю толстуху. Она подтвердила, что видела Детина и Любаву на состязаниях три раза, на званых обедах четыре раза. Подтвердила, что Любава постоянно заигрывала с молодыми болярами в присутствии Детина. Подтвердила, что Детин впадал в ярость и выговаривал ей. И два раза, на одном из обедов, произнес имя Рагнвальд и слово «убью».

Советчица что-то сказала Детину, и он кивнул и промолчал.

Появился Бажен — солидный тип с большим пузом.

— Бывший купец, а ныне землевладелец Бажен, был ли у тебя Детин, как он говорит, в ту ночь? — спросил Пакля без интонации.

— Был, — ответил Бажен.

— Сколько времени он у тебя пробыл?

— Недолго.

— Не заметил ли ты ничего странного в его поведении или внешнем виде?

— Заметил.

— Что же?

— Он был очень бледный. Говорил несвязно, трудно было понять, что он говорит. На правом рукаве у него были какие-то красные пятна.

— Кровь?

— Возможно.

— Ну и мразь же ты, — не выдержал Детин, но советчица снова положила ему руку на плечо.

— Не сказал ли он тебе, откуда пришел?

— С Улицы Толстых Прях.

Толпа, которой Малан передавал слова Бажена и тиуна, загудела удовлетворенно. Ей, толпе, все уже было ясно.

— Есть ли видоки, желающие высказаться в защиту купца Детина?

Дике шепнула что-то Детину.

— Вострухин-Мельник, — сказал Детин.

— Вострухин-Мельник присутствует ли здесь? — спросил тиун официально сухим тоном, поднимая голову.

Вострухин-Мельник, по кличке Свен (по ассоциации со Свеном Твескугом (Вилобородым), правителем датским и английским, недавно почившим, у которого тоже борода разделялась на двое) вышел к помосту и поклонился тиуну.

— Что скажешь, мельник? — спросил Пакля, бесстрастно глядя на видока.

— Не мог он его убить, — твердо сказал Вострухин.

— Откуда тебе это известно?

— А я его давно знаю. Я вообще завсегда могу оповестить, кто может убить, а кто нет. Это у меня чутье такое. Вот бирич, к примеру, может убить человека. А ты, Пакля, не можешь, даже если очень хочется. Ты скорее другого кого наймешь.

— Что ты плетешь! — возмутился тиун, в голосе которого вдруг проявились эмоции. — Я — княжеский тиун, мельник. А ты не потому ли его защищаешь, что он тебе деньги должен, боишься, что осудят, так не видать тебе денег?

— Нет. Мне все должны. Ты сам мне должен восемь гривен с прошлого года еще.

— Сейчас не об этом речь!

— Ты же эту речь завел — должен, не должен. А как самому долг отдать — так сразу речь не об этом.

— Опомнись, мельник. С кем говоришь. Посмотри вокруг, где ты?

— Прекрасно я все помню, чего опоминаться то? Ты сам посуди — ежели я каждого, кто мне должен, защищать буду, так это полгорода защищать придется. Вот тебя я, к примеру, не стал бы защищать, если бы тебя оклеветали.