Русский диктат - Денис Старый

Они так считали. С другой же стороны, не находилось того отважного и решительного офицера, который сказал бы, что готов повести свои отряды в бой и добиться решительной победы над неверными. Мало того, когда была необходимость провести рекогносцировку и отследить изменения позиций русских подразделений, это сделали лишь номинально, с большого расстояния, чтобы быть уверенными — даже шайтан-пуля русских не достанет.

Но время шло. Из Стамбула, впрочем, и из Петербурга также, шли распоряжения начать, наконец, более активные действия. Приказы султана так и вовсе словно бы передавали злость и угрозу через бумагу, на которой они были написаны. Когда визирь брал в свои руки эти документы, казалось, что обжигался.

Из Петербурга шли, скорее, намёки, чем упреки и требования. Тут свои резоны были. Елизавета Петровна желала поскорее уже быть правительницей, при которой разобьют турку. У нее даже платье готово по случаю. И Миних прекрасно понимал, что если не будет эффектной победы, да ещё и в ближайшее время, то его позиции, соответственно, могут пошатнуться.

Так что русский главнокомандующий, пытавшийся добиться сражения от обороны, воюя от своих фортификационных сооружений в русском лагере, практически был вынужден наступать.

Он шёл на риск. Но нет, не думал, что обязательно проиграет это сражение. Скорее по-другому рисковал. Опасность была получить значительные потери, которых вполне возможно избежать, если бы сражение происходило от обороны. Потери можно занизить в реляции. Но только когда рядом не будет Норова. С этим дельцом такие манипуляции не пройдут.

Так что срочно и обязательно победить!

Сняли же за что-то в Петербурге Остермана. Что вообще происходит? Кто этот Норов такой? Вот так запросто человек может поехать в Петербург и буквально через меньше, чем три недели, после, европейцы, бывшие при русской армии, начали задавать вопросы, нервничать, переживать. И, по сути, второй человек в империи, а некоторые считали, что и вовсе первый, слетел со своего пьедестала.

— И кто? Андрей Иванович Остерман? А я ведь знал его. Я ведь видел те хитроумные интриги, которые плёл этот человек при русском престоле. Он не проигрывал, — сокрушался Христофор Антонович Миних в ночь перед генеральным сражением.

Рядом с ним сидел Юрий Фёдорович Лесли, впитывал эмоции главнокомандующего. Фельдмаршал Миних не столько спрашивал мнение у генерал-майора, прибывшего в расположение Бендер по приказу главнокомандующего с двумя полками стрелков. Христофор Антонович стремился выговориться хоть кому-нибудь, вылить свои переживания, чтобы на утро, когда начнётся сражение, в голову не лезли никакие другие мысли, кроме как об управлении боем.

— Так к лучшему, ваше сиятельство, — старался поддерживать разговор генерал-майор. — Интригана скинули. Я офицер, мне никогда не были понятны все эти игры.

— А каково ваше отношение к генерал-лейтенанту Норову? Если раньше я думал, что он только лишь смышлён и баловень судьбы, то сейчас практически убеждён, что мы наблюдаем нового, молодого и голодного до власти фаворита, — говорил граф Миних.

— Я не заметил в Норове черноты души, ваше сиятельство, — задумчиво, ещё раз окунувшись в собственное восприятие, отвечал Лесли. — Не буду скрывать, что подобный его взлёт обескураживает, я ещё не выработал своё отношение к военной реформе, которая, судя по всему, будет только набирать ход. Но что для меня ценно — это то, что этот молодой человек бьёт врага, где бы ни появился он со своими полками. Бьет так, как никто ранее.

— Это сильно отличает его от герцога Бирона, — не менее задумчиво отвечал Миних. — Будь иначе, моё отношение к Норову было бы, скорее, как к врагу России.

Миних был далёк и от промышленности, и от осознания важности преобразования системы управления в Российской империи. Две вещи были главными для этого человека. Первое — это строительство и грандиозные проекты по созданию там, где нужно, каналов; второе же — война.

Если в первом пока ещё Александр Лукич Норов никак не отличился, хотя намекал на то, что было бы неплохо построить Волго-Донский канал, завершить строительство дамбы в Петербурге, то воевал генерал-лейтенант Норов отменно.

— Всё, мой друг, пора спать. Боевая позиция на завтрашний бой разложена, штабные игры, как изволил эту забаву называть наш с вами общий знакомый, о котором мы только что и разговаривали, случились… Пора нам бить турку, — сказал фельдмаршал, вставая со своего кресла, показывая тем самым, что разговор закончен.

Генерал-майор Лесли отставил недопитую чашку чая, резко поднялся, залихватски щёлкнул каблуками, резко поклонился, а после практически строевым шагом вышел из деревянного дома, скорее, терема, построенного специально для главнокомандующего в русском лагере.

Юрий Фёдорович выходил от главнокомандующего с тяжёлым грузом. Казалось, что Христофор Антонович Миних переложил свои тревоги на генерал-майора. И сейчас Лесли переживал, сам не понимая, по какой причине. Уж точно не из-за предстоящего сражения.

Миних же почувствовал лёгкость и был откровенно рад тому, что вновь пришёл в своё обычное состояние душевного спокойствия. Именно с такими эмоциями он и предпочитал начинать сражение.

— Бах-бах-бах! — звучали выстрелы русских стрелков.

Ночью, почти в предрассветный час, русские стрелки скрытно выдвинулись к турецким позициям. Вновь совершался манёвр, которого никогда ранее не было ни в каком-нибудь сражении. И о котором враг может пока только догадываться. Наука по европейскому образцу достаточно консервативна. Для тех, кто её использует, множество манёвров не совершить. Действия противника почти всегда предугадываются и чаще всего на эти маневры придумано противодействие.

Так что любая выдумка одной из воюющих сторон имеет шанс ошеломить противника.

Когда прибывшие недавно из Хаджибея русские стрелки, числом почти в две тысячи, начали массированный обстрел турецких позиций из своих винтовок, османы подобного не ожидали.

Секреты и посты османской армии стояли в двухстах, реже в трехстах шагах от передовых позиций их войска. Так что любую линейную атаку османы увидели бы загодя и, конечно, приняли бы все необходимые меры для её отражения. То же самое было бы и с атакой кавалерии.

Но стрелкам, особенно в предрассветной дымке, которая быстро рассеивалась поднявшимся ветром, удалось почти беззвучно подойти на триста шагов к турецким позициям. И когда почти восемь тысяч пуль летят в сторону османов за одну минуту, а большая часть турок ещё спит, сложно что-то придумать, как можно противодействовать этому