Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

много, но сюда и обычные горожане заглядывают, и военные. Все-таки антураж: завод в окне, целая стена с касками, тут невольно появляется повод вспомнить, как тебя чудом минула смерть.

А там и в кабак по соседству можно перебраться, и вот в нем со свободными местами было уже совсем туго.

— Опять пьют, — сидящая напротив меня Татьяна тоже посмотрела на ту сторону дороги и покачала головой. — Это же вредно. Может быть, вы своим авторитетом, Вячеслав Григорьевич, просто запретите такие заведения? Хотя бы у себя в Инкоу!

— Нельзя что-то просто запретить, ничего не предложив взамен, — ответил я и поглубже надвинул на глаза шляпу с широкими полями.

Да, я был вынужден в последние дни выходить в город только в такой маскировке. Гражданское пальто и американская шляпа — в таком виде меня даже Буденный не сразу узнал, что уж говорить про случайных встречных девиц… И да, именно от стаек этих хищниц, приехавших сюда, кажется, со всех концов России, я и прятался. А все перемирие — из-за него не было даже приличной причины, чтобы прогнать их подальше в тыл.

— Почему ты говоришь, что ничего не предлагаешь? — возразила тем временем Татьяна. — У тебя в каждой роте есть клуб. Можно читать, можно спектакли ставить, можно технику разную собирать, от оружия до новых приемников. Куча всяких дел! И люди туда ходят.

— Именно. Ходят те, кому интересно. Те, кому нет — не ходят, и если их загнать силой, то все это дело быстро превратится из школы и кузницы кадров в профанацию.

— Скажешь тоже, кузница кадров. Это же не университет и даже не училище.

— Это другое, — согласился я. — Вот только именно в таких кружках солдаты и добровольцы могут набраться опыта, чтобы, например, прийти на завод уже не просто рабочим, а специалистом. Все ведь разные: кто-то рожден для войны, кто-то — чтобы создавать. И моя задача — это не равнять всех под одну гребенку, а дать им шанс проявить себя. Люди на самом деле очень умные: увидят пользу для себя — станут чаще ходить на кружки. Если не останавливаться, то рано или поздно, найдя для каждого его дело, всех завсегдатаев этих кабаков перетянем.

— Значит, думаешь об этом? — улыбнулась Татьяна. — Это после того твоего выступления у Николая Феликсовича? Говорят, твои речи про сражения в космосе прямо по телеграфу отправили самому Герберту Уэллсу, тому самому, который написал книги про человека-невидимку и войну миров. У меня есть знакомая, которая следит за его творчеством, так, говорят, они с молодым социалистом Черчиллем всю ночь обсуждали, шутил ты или нет.

— А ты шутишь? Черчилль — и социалист? Мне казалось, этот молодой человек после Англо-бурской избирался в Палату Общин как раз от консерваторов.

— Иногда удивляюсь, сколько ты знаешь о всяких мелочах. А потом раз, и не в курсе про что-то совсем очевидное, — Татьяна улыбнулась. — Черчилль действительно избирался от консерваторов, но потом со всеми перессорился. Раскритиковал реформу армии Бодрика и, главное, не просто между своих, а без предупреждения отправил все это в виде статьи в газету. После такого не удивительно, что он перебрался в либеральную партию, а за общение с лейбористами и вовсе заслужил прозвище социалиста.

Смешно… Учитывая будущие отношения Черчилля с Союзом, даже очень. История порой умеет пошутить. Вслух я этого, конечно, говорить не стал, только улыбнулся. И снова поправил шляпу, потому что именно в этот момент в кофейню заглянула стайка хищниц. Две молодые девушки и две сорокалетние дамы. Последние, кстати, самые опасные, по крайней мере из тех, что приехали по мою душу. Огонь в глазах, полное отсутствие страха и готовность идти по головам.

— Кстати, в газетах пишут, что эскадра Рожественского вышла из французского Мадагаскара и идет к берегам Индии, — Татьяна мечтательно прикрыла глаза.

Она еще верила, что приход русского флота будет означать конец войне. Я же продолжал видеть в нем только тикающий таймер, отсчитывающий мгновения до того, как враг снова пойдет вперед. Не сможет не пойти… Кстати, странно. В моей истории 2-я Тихоокеанская эскадра дошла до Индии только в марте, а тут все закрутилось гораздо быстрее. С другой стороны, у нас Рожественский после падения Порт-Артура был вынужден ждать эскадру Небогатова, чтобы у него был хоть какой-то паритет по силам с японцами. А здесь — Порт-Артур устоял, остатки 1-ой Тихоокеанской активно приводились в порядок, в общем, затягивать Зиновию Петровичу не было никакого резона.

— Макаров! Это Макаров! — от громкого крика, раздавшегося от стола с хищницами, я чуть не подскочил, но, к счастью, Татьяна успела меня удержать.

— Это они про Огинского, — шепнула она, и я бросил взгляд на улицу.

Там действительно проехала моя официальная пролетка, а внутри сидел закутанный в мою же зимнюю шинель Алексей Алексеевич. Это, кстати, его личная задумка: изображать меня, чтобы в будущем при необходимости я мог бы появится там, где меня совсем не ждут. Я представил, что такое может пригодиться и на войне, и в жизни, так что сразу дал добро.

И вот теперь можно со стороны оценить реакцию на себя.

— Он такой мужественный.

— И красивый…

Я почувствовал, что краснею. Все-таки любовь и восхищение — страшный наркотик.

— Гораздо красивее, чем на фотографиях, — заметила одна из старших хищниц.

— Точно, — закивали остальные.

— Там кажется, что у него нос картошкой. А тут же видно — очень благородный профиль.

— Нос картошкой! — Татьяна не выдержала и фыркнула, чуть не подавившись чаем.

— Никакая не картошка, — я поднял чашку повыше, пытаясь в отблесках фарфора разобрать свое отражение. — А даже если и она, то совсем немного.

В этот момент Татьяна все-таки подавилась, пришлось вскакивать, чтобы помочь ей. Залили полстола, и я только в последний момент вспомнил про лежащие там бумаги. К счастью, те не пострадали, но намек от судьбы, что пора и делом заняться, получился довольно жирный.

— Поработаем? — я посмотрел на девушку, пытаясь понять, не обижается ли та.

А то после того свидания на открытом воздухе у нас все никак не получалось собраться просто так. Только как сейчас: когда мы могли выделить друг другу лишь пару свободных минут во время перерыва, а потом — снова в дела…

— Работаем, — Татьяна решительно кивнула и погрузилась в