Японская война 1904. Книга 4 - Антон Дмитриевич Емельянов

пока бой закончится, спешил к ним, возмущенно размахивая руками… Впрочем, Лавр Георгиевич был уверен, что и с этим они справятся. Один раз 1-й конно-пехотный уже попадал в перестрелку, и законный представитель императрицы Цы Си спокойно принял все объяснения, подкрепленные относительно скромной суммой. А потом так даже благодарность вынес русской армии за союзническую помощь в поддержании порядка.

Корнилов крепко пожал руку Хорунженкову, а потом, махнув своим людям, побежал в дом. Договорятся или нет, чем раньше они закончат, чем раньше найдут английские бумаги и проведут допросы, тем лучше.

* * *

Фельдфебель Тюрин встречал уже третьего поручика, которого ставили на их роту после начала боев за Ляодунский полуостров. И самое обидное, все эти смерти были зря. После того первого успеха, когда они ворвались на позиции японцев, больше ничего такого не получалось и в помине. Любые попытки приблизиться к вражеской линии обороны встречались огнем. Днем, утром, ночью, неважно когда. А русской артиллерии просто не хватало мощности залпа, чтобы подавить японцев и прикрыть своих солдат.

— Не сомневайтесь, — вещал молодой поручик, чье имя даже не успело отложиться в голове у Тюрина, — план генералов Линевича и Штакельберга обязательно принесет нам победу. Вот сколько вы уже давите супостата? Три недели? Вот! Значит, скоро они уже не выдержат. Главное, не останавливаться.

Фельдфебелю было что сказать в ответ, но он уже устал спорить. Вместо этого он просто обернулся, оглядывая то, что осталось от их роты, и… Неожиданно услышал странный гул, словно сама земля начала дрожать от ужаса.

— Что это? — новенький поручик тоже заволновался.

— Кажется, свои… — Тюрин повернулся в сторону 17-й сопки, где сидели полковые наблюдатели. Все на месте, но тревоги не поднимают. — Точно свои.

Следующие полчаса все в роте то и дело крутили головами, пытаясь увидеть, что же это такое происходит. И вот показалось сначала облако пыли, а потом в нем получилось разглядеть несколько тысяч всадников.

— Не казаки! — удивился поручик, опознав пехотные мундиры. — Почему пехота едет на лошадях?

— Это 2-й Сибирский, — на выдохе ответил Тюрин, сжимая кулаки. — Они, когда нужно своих куда-то быстро перебросить, всегда лошадей используют. Или поезда.

— И им их выделяют?

— Нет, но генерал Макаров для своих всегда сам все, что нужно, покупает.

— А… — поручик так и не задал следующий вопрос, потому что разглядел в облаке пыли не только конную пехоту.

Он даже глаза потер, чтобы убедиться, что это не мираж. А вот Тюрин ничему не удивлялся: про 2-й Сибирский уже столько слухов ходило, что гремящие, закованные в сталь машины вызвали у него лишь кривую ухмылку. Ну, придумал золотой генерал новое чудо, так какая разница? Все равно: где он, а где они… Но неожиданно и Тюрин сглотнул.

— Они останавливаются.

— Что? — переспросил поручик.

— Они останавливаются. Люди, машины эти — они у нас останавливаются.

— Значит, этот 2-й Сибирский будет работать на нашем направлении. Вернее, на стыке между нами и соседями, — на этот раз поручик сразу понял, что к чему. — Нужно будет съездить к полковнику, узнать, что к чему.

Фельдфебель Тюрин ничего не сказал. Все это время он словно соревновался с чужими успехами и, раз за разом понимая, как же безнадежно отстает, лишь сгорал в пламени обиды. Но сейчас… Все было по-другому! 2-й Сибирский не просто пришел за славой, он поможет именно им. Сколько ребят сможет теперь выжить.

— Как бы нас теперь на убой не послали вместе с этими героями, — поручик еще собирался и в отличие от Тюрина не видел в появлении новых частей ничего хорошего.

Тихая, медленная война казалась ему гораздо понятнее и безопаснее.

— Я лучше с этими героями… — тихо заговорил Тюрин, — на японские фестунги пойду, чем буду, как раньше, тут сидеть и ждать смерти.

— Глупо. Война — не место для геройства.

— А тут и не геройство. У Макарова даже со всеми его атаками и успехами самые низкие потери в армии. А даже если и прилетит что, то в его госпитале ставят на ноги раза в четыре быстрее, чем у нас. Говорят, там пулю у солдата из головы вытащили, и тот пошел.

— Брешут! — удивился поручик и тут же нахмурился, осознав, как же глупо он сейчас выругался.

— Может, и брешут, — пожал плечами Тюрин, — Но я в генерала верю…

— И зря! — поручик все больше заводился. — Вот полезет он в лоб на японцев, только людей положит. И своих, и наших!

В этот момент макаровцы начали поднимать свои аэростаты. Обычные, круглые, которые тут же начали неистово крутиться на сильном ветру. А еще они были довольно близко от линии фронта. Тюрин вспомнил, как били по ним два дня назад японские гаубицы, и они ведь и сейчас смогут дострельнуть. И вот, словно сглазил… Не прошло и часа, как японцы открыли огонь, накрывая сначала окрестности рядом с шарами, а потом и их тоже.

— Я же говорил, — с непонятной гордостью заявил поручик, как раз вернувшийся из полка. — Не разобрались в ситуации, поперли на рожон и закономерно получили по роже. Поэтому-то и так важно действовать последовательно, осторожно…

Не успел поручик договорить, как к гулу японских гаубиц добавился стук стальных колес и басовитый рев тяжелых русских пушек. И одновременно в трех километрах от первых шаров взмыли вверх новые — эти были уже вытянутыми, не крутились в воздухе, и даже на расстоянии было видно, как сидящие в корзинах под ними офицеры машут руками и передают какие-то сигналы.

— Или генерал все же понимает, что делает, — ответил поручику Тюрин. — Видите, он все знал. Повесил пустые шары там, где японские пушки уже могли бы их достать, заставил раскрыть новые позиции… Японцы поверили, а он поднял настоящих наводчиков там, где уже просто некому было им помешать, и накрыл врага.

— Еще не факт, что накрыл, — поручик не сдавался. — Расстояние тут приличное, укрепления у японцев хорошие…

Он еще даже не договорил, а одна из работающих по русским позициям батарей уже замолчала. Наводчики на шарах точно были профессионалами и каким-то образом умудрялись координировать своих после каждого выстрела. Неужели у них связь прямо в воздухе есть?

— Нет, с такими артиллеристами и такими орудиями, конечно, все возможно, — поручик