Царь нигилистов 5 - Наталья Львовна Точильникова

усилиями дошли до сцены вызова духов, и Саша процитировал:

'И ты прочтешь в движенье звезд,

Что может в жизни проистечь.

С твоей души спадет нарост,

И ты услышишь духов речь'.

До конца куска, который он помнил, оставался буквально один абзац, и Саша опасался, что сольётся первым, но тут вмешался Гогель:

— Это великолепно, Александр Александрович! Произношение ещё страдает, но всё равно хорошо.

— Если бы не Александра Васильевна, было бы гораздо хуже, — признался Саша.

— Александра Васильевна? — спросил гость.

— Саша Жуковская, — объяснил Саша, — матушкина фрейлина, дочка поэта Жуковского, она очень помогает мне с немецким.

Кропоткин понимающе промолчал.

Саша подумал ни возразить ли на это многозначительное молчание, но решил не обострять ситуацию. Упрекнуть гостя было не в чем.

— Пётр Алексеевич, — сказал он, — я ещё не встречал здесь человека настолько близкого мне по духу. Я предлагаю перейти на «ты».

И протянул руку гостю:

— Саша.

Григорий Фёдорович настолько растерялся, что не успел возразить.

— Петя, — сказал гость и пожал протянутую руку.

— Александр Александрович, — опомнился Гогель, — это недопустимо!

— Не при вас, Григорий Фёдорович, — сказал Саша. — И не на людях, так что никто не узнает.

Гогель только покачал головой.

— Сухонин отзывался о тебе восторженно, — вспомнил Кропоткин. — Но оказывается это не только математика.

— Хотя бы при мне на «вы»! — взмолился Гогель.

— Так у нас ещё общий преподаватель! — как ни в чём ни бывало, обрадовался Саша. — Я ему уже всё сдал, кроме геометрии. Теперь у меня академик Остроградский, ибо высшая математика. Это да! Читает мне предмет по курсу Берлинского университета. Но грех жаловаться, я сам напросился.

— Я слышал об этом, — кивнул Кропоткин, на всякий случай без обращения.

— Петя, а ты Гейне читал? — спросил Саша.

— Только некоторые русские переводы.

— У меня есть томик, давай подарю в честь знакомства.

Саша отыскал в своей тумбочке зачитанный томик на немецком с торчащими из него закладками и мысленно похвалил себя за то, что купил этот томик в книжном на Невском. Настолько расписывать заметками библиотечный вариант он не решился.

— Здесь прямо на полях выписаны слова с переводом, — прокомментировал он, — я их уже помню, а тебе, может быть, пригодится.

Открыл на первой странице и надписал:

«Пете Кропоткину, будущему революционеру, ученому, писателю и философу от Саши Романова, переводчика, столяра и купца третьей гильдии».

И вычеркнул слов «Революционер».

Гогелю явно было любопытно, но Кропоткин слишком быстро пробежал глазами посвящение, усмехнулся, захлопнул и спрятал за пазуху.

— Кстати, я совершенно не понимаю, как можно жить без карманных денег, — заметил Саша.

— Не дают, — сказал гость.

— Свободу, в том числе финансовую, не дают, её берут. Мне тоже не давали. Но я совершенно не понимаю, как у человека, у которого руки и ноги целы, а голова на плечах, может не быть карманных денег.

— Надеюсь на артель.

— Артель — это не сразу. Хочешь я тебе переводы найду? Как Мирабо. Я начал с того, что стал переводить с английского для «Морского сборника» дяди Кости. Статьи не особенно интересные, про какие-нибудь великобританские якоря, платят за них не фонтан, но на карманные расходы хватит. Или не пристало князю?

— Забудь, что я князь. Но переводить могу только с французского и немного немецкого.

— Угу! «Немного» я уже слышал. Насчёт переводов поспрашиваю. Так. Про наши дела. Помещение есть, разрешение есть, учителя есть. Учеников нет. Как мы их зазовём?

— По поводу школы Магницкого вы давали объявление в «Ведомостях», — заметил Гогель.

— Они не смогут его прочитать, — возразил Кропоткин.

— Вот именно, — кивнул Саша, — и думаю, что используют «Ведомости» как-нибудь иначе.

— Можно выступать на фабриках и заводах, — предложил гость.

— Можно, — согласился Саша. — И в рабочих общежитиях. Главное, чтобы пустили.

— Не думаю, чтобы тебя куда-то не пустили.

— Всё равно. По-хорошему, надо хозяев предупредить. А они могут не разделять наших высоких целей. Хотя мне в Москве показывал свою фабрику Гучков. У него уже была школа. Правда, только для мальчиков.

— На казённые заводы всегда открыт доступ, — заметил Кропоткин. — Ткацкие фабрики, литейные, хрустальные, гранильные.

— Да? Можешь список сделать? Обойдём потихоньку.

— Хорошо, — кивнул Кропоткин.

— А я со своей стороны напишу Путилову, Нобелям и Чижову. Может быть, даже не придётся ножками обходить. Завтра?

— Если отпустят.

— А я за тобой заеду. Ещё буквари надо закупить. Ты в них что-нибудь понимаешь?

— Нет, — улыбнулся Кропоткин. — Не помню, по какому учился.

— Вот и я тоже, — признался Саша. — Но у меня есть идея, с кем посоветоваться.

В этот момент дверь приоткрылась, и лакей Митька объявил:

— Ваше Высочество! Вас зовёт на ужин государыня императрица.

Саша взглянул на Гогеля.

— Можно мне Петю с собой взять?

— Надо спросить у Её Императорского Величества, — сказал гувернёр.

— Петь, ты не против того, чтобы поужинать со мной, моей матушкой и, наверное, моим старшим братом?

— Эээ, нет, — сказал Кропоткин.

— Митя, — обратился Саша к лакею, — можете спросить у мама́, могу ли я пригласить с собой лучшего ученика четвёртого класса Пажеского корпуса князя Кропоткина?

— Слушаюсь, Ваше Высочество! — сказал лакей.

И исчез.

— К «вы» я его приучил, — прокомментировал Саша. — А по имени-отчеству совсем не воспринимает.

— Это слуги, — сказал Кропоткин. — Крестьяне по-другому себя держат.

— Может быть, — проговорил Саша. — Как ты относишься к тому, чтобы быть представленным моей матушке?

— Мы немного знакомы, — сказал Кропоткин.

— Давно?

— Это было в Москве, и мне шёл восьмой год. Московское дворянство подготовило для Николая Первого грандиозный костюмированный бал. Моя мачеха была очень дружна с супругой генерала Назимова, который потом стал виленским генерал-губернатором. Назимова должна была изображать персидскую царицу, а её восьмилетний сын — персидского царевича. Но накануне бала он заболел, и она решила, что его заменит кто-то из нас с моим старшим братом Сашей. Костюм царевича оказался мал брату и пришёлся как раз впору мне.

На балу Мария Александровна взяла меня под свое покровительство. Она усадила меня рядом с собою на высокий бархатный