Большая черная дыра - Amazerak

не видел, что там происходит, но всё прекрасно понял. Другие тоже поняли и принялись осенять себя крестами, готовясь стать следующими.

Отряд залёг в лесополосе. За деревьями слышались германские голоса, не предвещавшие ничего хорошего. «Ну вот и конец, — подумал Георгий. — Приплыли». Он слишком сильно устал, накрыла апатия, не хотелось ни бежать, ни бороться. Если бы не сослуживцы и офицер, он бы завалился в снег и так бы остался помирать. А из-за зарослей тянуло аппетитным запахом солдатской похлёбки. Он дразнил и манил. Казалось, неважно, кто там — свои или противник — лишь бы накормил горячим супом и мясной кашей.

Капитан послал двоих на разведку. Те поползли среди деревьев, но вернулись довольно быстро и сообщили, что впереди — обоз и, судя по всему, полевая кухня. У бойцов, давно не видевших горячую пищу, потекли слюнки, а в глазах загорелся злой, голодный огонёк. Сейчас эти полуживые, одичавшие бродяги были готовы убивать за кусок хлеба.

— Будем атаковать, — сказал вполголоса капитан. — Если обозы, серьёзного сопротивления не предвидится. Заодно поедим.

И эти слова так вдохновили людей, что те по команде с непонятно откуда взявшимися силами бросились в атаку. Побежал и Георгий. Он выбрался из зарослей, выставив перед собой Мосинку. Обозные в зеленовато-сизых шинелях и бескозырках с красными околышами, увидев выскочивших у них под боком бородатых, яростно орущих дикарей, бросились врассыпную. Зазвучали редкие выстрелы. Несколько германцев попадали, сбитые пулями.

Капитан, Георгий и ещё десяток солдат прошли между телег и наткнулись на полевую кухню, от которой и доносился тот сводящий с ума запах. Ни поваров, ни какой-либо охраны здесь не оказалось. Не дожидаясь команды, оголодавшие солдаты стали хватать грязными руками хлеб и пихать в гнилозубые рты, самые проворные полезли в чан на колёсах, где варилось что-то вкусное.

— Стоять! Назад! — кричал капитан, пытаясь призвать всех к порядку, но никто не слушал. Тогда он пальнул в воздух из револьвера. Мало кто обратил внимание, ведь звук стрельбы для этих несчастных стал до безумия привычным, тем более слева и справа хлопали винтовки.

Из-за следующего ряда телег раздались выстрелы, и два солдата, лезшие в котёл, свалились в мёрзлую грязь под ногами. Германские солдаты выскочили из-за своих повозок и бросились в атаку, сверкая штыками и горланя что-то на своём языке. Георгий выстрелил наугад, и один из вражеских солдат упал. Капитан стал палить из револьвера, быстро опустошив барабан. Закончились патроны и у Георгия. Но противники не заканчивались.

Коренастый германец ринулся к капитану, пока тот затянутыми в перчатки пальцами спешно перезаряжал свой «Наган».

— Капитан, берегись! — крикнул Георгий и ринулся наперерез немцу. Тот с разбега налетел на штык и завизжал как свинья. Георгий повалился вместе с противником. Поднялся. Возле повозки стоял длинный германец и целился из винтовки. В голове Георгия мелькнула мысль, что надо пригнуться или отскочить в сторону, но ничего сделать он не успел: боль пронзила правой части груди. От удара он упал. Крики и выстрелы стали отдаляться, пока не исчезли полностью.

* * *

Белые стены госпитальной палаты навевали покой, утешали изорванную душу. За окном на морозе подрагивали голые ветки деревьев, а в помещении было тепло и тихо. Два солдата играли в карты. У одного отсутствовал нога по колено, у другого — рука по плечевой сустав. Третий боец — толстый малый с пулевыми ранениями обеих ног — читал газету, четвёртый, весь забинтованный, лежал и всё время постанывал. Пятого недавно увезли на операцию.

Георгий лежал и смотрел на железную решётчатую спинку кровати, которая за последние дни надоела до тошноты. Но ещё больше осточертела постоянная боль в правых плече и лопатке. Ранение оказалось сложным. Разрывная пуля попала чуть ниже ключицы и раздробила лопатку, и хоть прошли уже десять дней с тех событий, работоспособность правой руки до сих пор не восстановилась, даже пальцами шевелить было больно.

Вернулся в сознание Георгий всего три дня назад. До этого момента он находился словно во сне и не помнил, ни чем закончился бой возле полевой кухни, ни как его несли до Гродно, ни что стало с его спутниками.

Первый раз он очнулся в тёмном вагоне медицинского поезда. От боли в плече хотелось выть, тело сгорало от ужасного жара, рубашка промокла от пота, а из лёгких рвался надсадный, непрекращающийся кашель. С трудом Георгий держался, чтобы не стонать, поскольку это казалось чем-то постыдным, хотя многие пассажиры не стеснялись. Вагон наполняло болезненное завывание, кто-то постоянно просил пить, другой раненый то и дело спрашивал, не отрежут ли ногу.

В поезде снова начал мерещиться длинный покойник в офицерской форме. Он стоял в полумраке, не шевелясь, смотрел пустыми глазницами и скалил зубы. Георгий долго терпел его, но вскоре присутствие странного существа стало так крепко давить на нервы, что те сдавали. Вначале шёпотом, потом всё громче и громче Георгий пытался прогнать незваного гостя. Приходила медсестра, успокаивала, она не видела мертвеца, который стоял в проходе, наблюдая за человеческими страданиями, а тот не уходил.

Георгий отключился во второй раз. Он отчётливо помнил, как ему приснились собственные похороны. Он лежал в деревянном ящике и смотрел на тихие, бледные небеса. Над ним склонялись и плакали люди — те, кого он когда-то знал, кого прежде любил. Но лица их он не разглядел, те улетучились из памяти, превратились в слепое бельмо.

Крышка закрылась, гроб стал опускать, и Георгий почувствовал, что падает. Он долго-долго летел вниз, в глубокую, чёрную яму, и никак не мог достичь дна. Казалось, это будет продолжаться вечно.

Следующее, что Георгий увидел — белый потолок и стены больничной палаты. Они то маячили перед взором в тумане, то пропадали. Возможно, он что-то делал в это время: ел, принимал лекарства, спал, иногда его возили на перевязку, и каждое действие, каждый миг жизни сопровождался ноющей болью в плече, которая утихала лишь тогда, когда сестра что-то колола, да и то ненадолго.

Сознание прояснилось лишь три дня назад. Боль слегка притупилась, но полностью не проходила. Она выматывала и терзала, из-за неё было трудно спать или сосредоточиться на чём-либо. Да и мысли были в основном невесёлые: рука почти не шевелилась, и работоспособность могла к ней не вернуться, что фактически означало инвалидность.

Зато прошла пневмония. Врач сказал, что Георгий поступил в крайне тяжёлом состоянии, причём основная причина этому была вовсе не рана, а жуткая лихорадка, связанная с воспалением лёгких. Он то бредил, то впадал в забытье, и так несколько дней подряд. Многие