Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

— Терпи, Ванечка, терпи, хороший мой, — погладила Марина мальчика по мокрым волосикам. — А теперь, снова покатаемся. Так кто там жил-был?

Растревоженная рана сильно, видимо, болела. Пацан только ревел в голос. А потом чуть тише, тише… И совсем затих.

В глазах уже темнело. Ползти — сил нет. Идти — тем более.

Шаг — раз. Шаг — два… Шаг — раз. Шаг — два…

Она рухнула без сил, не дойдя метров пятьдесят до ближайшей палатки.

Ее заметил часовой.

Пост он бросил, закричав:

— Санитары!

А потом она пришла в себя, когда под нос сунули нашатырный спирт.

— Ванечка… — Первое было ее слово.

— К операции готовят. Девочка, ты молодец.

Марина отмахнулась:

— Где?

Пожилой санитар показал ей, куда идти.

Пошатываясь, она побрела в сторону зеленой брезентовой палатки. Вокруг бегали люди. Что-то кричали. Она плохо слышала их.

— Надеюсь, артерию не пробил… Скальпель! Тебя как зовут?

— Дядя Еж меня Иванко звал. А дядя Петер — Ханс…

— А мама?

— Ванюткой…

— Ванютка… Ты потерпи сейчас… Чуточку потерпи… Ладушки?

— Оладушки…

— Что?

— Дяденька, не убивайте меня…

— Ванечка, да что ты! Валера, ты?

— Марин, держи его. Гладь по голове и разговаривай.

— Привяжите его, хотя бы…

— Уже.

— ААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!

— Баю-баюшки-баю…

— МАМАААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!

— Не ложися на краю…

Что-то звякнуло в кювету.

— Зажим…

— ААААА… АААА… ААА… — взахлеб, вскриками…

— Тампон…

— АА…

— Шьем!

— Аааа… Аааа…

Не видеть бы этого никогда больше. На живую. Пацана восьми лет. Не делать бы никогда…

— Бинтуем. Сестра, хлеба ему.

Медсестра оторвала мякиш от буханки, облила его спиртом, обернула тряпочкой и сунула Ванютке в рот.

Валера стащил маску. В окровавленном, когда-то белом, халате, опираясь на костыль, он присел на чурбан, вытянув раненую ногу.

— Жить будет. Бедренная не задета. Ты как?

— Цела, как ни странно…

— Понятно. Ты где его взяла?

— Мужики, Валер, подобрали где-то…

— А Ритка?

— Там осталась.

— В каком смысле?

Маринка не успела ответить.

— Осколочное в живот. Валерий Владимирович, вы готовы? — втащили следующего.

— Отнесите пацана. Марин, побудь рядом, пока не уснет. И живо назад. Рук не хватает…

Ванька хныкал даже сквозь сон. Когда, наконец, он перестал ворочаться — Марина вернулась обратно в операционную палатку.

И только она вошла внутрь, вдохнув спертый воздух, где запаха крови и гноя было больше, чем кислорода, рядом разорвался снаряд. Осколки глухо застучали по деревьям, срывая ветви наземь.

— Кипятка! — дала Марине пустое ведро старшая сестра.

Маринка выскочила на улицу. И увидела как три немецких танка ползут к палаткам. А за ними немцы в проклятых серо-зеленых мундирах. С закатанными рукавами.

Она уронила ведро и заскочила в палатку:

— Немцы!

— Еще скрепку, — буднично ответил Валера. — Ваньку в лес тащи.

— Что?

— БЕГОМ! — рявкнул на нее Валера. — Ваньку в руки и бегом!

Она выскочила из операционной.

Немцы были уже рядом.

— Мамочки! — Маринка взвизгнула и побежала туда, где оставила мальчишку.

Споткнувшись о растяжку палатки, она оглянулась. Головной танк переехал одну из палаток с ранеными.

Грохот. Взрывы. Огненные всплески. Люди, бегающие между всполохами. Падающие под огнем автоматов.

Зарычав как-то по-звериному, она на четвереньках быстро поползла к Ванютке. Ухнула танковое орудие. Где-то слева фукнул теплой волной снаряд.

Пожилой санитар, оттащивший Ванюшку из операционной, махнул Маринке рукой:

— Сюда! Сюда беги!

Она опять взвизгнула и под пулями, свистевшими вокруг, почти прыгнула в канаву, где лежали Ванечка и боец с винтовкой.

— Доча, ты беги с ним. Я прикрою…

Осколком ему срезало полголовы и теплой кровью плеснуло на телогрейку уснувшему в этом грохоте Ване.

«Горячий какой…» — подумала она, взяв мальчишку на руки. И побежала в лес.

Споткнувшись о корень, она упала, чудом вывернувшись, как кошка, чтобы не зашибить парнишку. И уронила его на себя.

Он приоткрыл измученные глазенки и пробормотал:

— Мама…

И снова закрыл глаза.

Она попыталась встать, но споткнулась о какую-то железку.

Кто-то дернул ее за штанину:

— Олег!! Ты?

— Я… Что с пацаном? Как мужики?

— Ранен. Живы.

— Как вы там говорили?

— Что?

— Оке… Океюшки?

— Олег…

— Беги!

Таругин, тяжело дыша, приспособился к пулемету. Вовремя его вынесли подышать. Ой, вовремя. Положили, так сказать, на травку отдохнуть… Пулеметчика из взвода охраны накрыло сразу. Только что с ним курили. В кулак. Чтобы врач не видел…

Два диска, а ты, Олег, один. А немцев считать не будем.

Суки!

Идут и стреляют по палаткам. Терпи… Терпи, Олег, зубы сожми, а терпи. Пусть Маринка с мальцом дальше уйдут. Мужики — кто там сейчас умирает — простите!

Ух ты! Валерка то еще жив! Выскочил из операционной!

Валерка, шатаясь от усталости и боли, заканчивал операцию, когда в палатку заскочил немец и крикнул:

— Halt! Hende hoh!

Валерка, не глядя, махнул скальпелем и попал, аккурат, по глазам гитлеровца.

Тот вскрикнул, заваливаясь на пол.

— Ножницы… Готово. — Он отстригнул суровую нить, завязал узел рядом с кровавым швом, и про себя отметил: «Смотреть в первую очередь».

А потом снял повязку и, опершись на костыль, подхватил автомат зажавшего лицо и воющего от ужаса и боли немца.

В первого пробегавшего мимо фрица он выстрелил еще из тамбура палатки:

— Как вы мне надоели все… — проворчал он. И успел выстрелить еще в одного, стоявшего на фоне сгорающего отделения лежачих. Улыбающегося под их нечеловеческие крики.

Танк рывком продернул несколько метров, размазывая то, что секунду назад было человеком.

Таругин зажмурился.

Немецкий танк крутанулся по Валерке и снес своей тушей операционную.

Кровь потекла из прикушенной губы.

Терпи, тварь! Терпи!

«Пусть девка с мальцом уйдут подальше… Да что ж так спина-то болит… Вдохнуть не можно… Не могу больше!»

Короткая очередь сняла пробегающего между сгорающих палаток немца. А потом еще одного. Того, в черной форме, который высунулся из башни чертового «Т-IV».

Танк стал разворачиваться.

Олег дал длинную очередь, стараясь попасть по щелям.

Пули высверкнули искрами по крупповской броне.

«Все! Конец!» — зажмурился Таругин.

Раздался взрыв…

У танка слетела башня. Немцы заорали, лихорадочно паля куда-то.

Теряя сознание, Олег увидел как мимо бегут бойцы с трехлинейками. Он крикнул им:

— Мужики!

Но, среди грохота боя, его шепот потерялся в лязгании траков десятка «тридцатьчетверок» и одного «КВ».

Мужики бежали мимо лежащей в кустах Маринки, накрывшей собой Ванюшку.

Она открыла глаза и встала на колени.

— Мужики!

Потом, напрягшись изо всех оставшихся сил, попыталась поднять Ваню.

Он вдруг открыл глаза и сказал тихим голосом, перекрывшим звуки боя:

— Мама, я сам…

Маринка пригладила ему вихры и улыбнулась.

В спину ей толкнуло чем-то горячим. Она не поняла, чем. Просто голова закружилась, мир завертелся черной воронкой, и все закончилось.

Стрельнувшего не глядя фрица, положил в русскую землю Таругин. А после потерял сознание.

А Ваня вздохнул. Мальчик, привычный к смерти в восемь лет. Он встал на здоровое колено.

А мимо бежали бойцы.

Один за другим. Некоторые с автоматами, некоторые с пулеметами. Большинство с винтовками. Пролязгал мимо один танк. Другой. Третий…

Ваня погладил Марину по руке и привстал. Сначала на колено здоровой ноги. Потом с трудом распрямился. Встал. Заковылял к дороге. Один из бойцов, пробегавших мимо остановился. Сунул мальчишке сухарь и побежал дальше. На запад. На Берлин.

Война для Ваньки закончилась.

А жизнь еще только начиналась.

Ему многое надо было сделать. Восстановить Днепрогэс. Засеять целину. Снять «Летят журавли». Построить БАМ. Слетать в космос…

И разрушить церкви. Растить кукурузу. Написать «Ледокол». Устроить Новочеркасск. Взорвать Семипалатинск…

Ему многое надо сделать.

Это его будущее. И только он вправе решать — что с ним сделать.

А мы, твои дети, Иванко, будем расти в твоем будущем. И мечтать исправить прошлое. Забывая, что будущее начинается сегодня. А, заодно, просрем то, что есть в настоящем.

…- Капитан Сипачев, ваши документы! — козырнул черноглазый брюнет с комендантской повязкой на рукаве.

Старшина протянул ему солдатскую книжку и увольнительную.

— Куда направляемся?