Марик Лернер - Восток

— Моя семья тоже здесь проживает, — сознался Ян.

Вопрос снят, признал, рассматривая двухэтажное здание с черепичной крышей и закрытый дворик с газоном и местом для стоянки автомобилей. Ничего смотрится. Не дворец, но ухоженное место. А внутри что?

— О! — отвечая на вопрос Любки, сообщил Тульчинский. — Немного. Четверо. Два мальчика и две девочки.

Силен мужик, следуя за ними, признал я. Польска не згинет, пока так стараются. Собственно, легенду о женитьбе я слышал давно и поверил сразу. Вполне в его духе в первый день знакомства устроить драку на танцах. Кавалер защищает даму от происков подвыпивших мужиков. Человек культурно отдыхал в родных местах и был не при параде. Документами и пистолетом не размахивал, а сразу приступил к физическим действиям. Зато и раскрылся на совесть — герой и был закономерно обласкан впечатленным подвигами женским полом. Не прошло и недели, отбыл по месту службы уже с женой. Вот сходили они в церковь в родном поселке или потерпели до Харбина, я уже не помню.

Возле портье наше наступление неожиданно прервалось. Тульчинский что-то возмущенно выговаривал по-китайски закатывающему глаза и постоянно извиняющемуся коротышке в униформе. Не требовалось быть полиглотом, чтобы догадаться: что-то сильно не в порядке.

— Другое дело, — сказал уже на русском, получая ключ. — Восьмой номер.

Прислуга дружно потащила наши чемоданы по коридору дальше. Раньше они стояли с каменными мордами, делая вид, что глухие и немые.

— А в чем была проблема? — спросила Любка.

— Он, гад, пытался всучить ключ от четырнадцатой.

— И что?

— По-китайски «четыре» и «смерть» звучат одинаково, — обрадованно докладываю. — Плохая примета. А вот «восьмерка» — наоборот.

— «Восемь» произносится как «ба», похоже на «фа», — посмотрев на меня одобрительно, объяснил Ян. — «Богатство», «процветание». А восемнадцать в сумме дает девятку. Тоже очень хороший знак. Долгий, или вечный. Символ могущества.

— А нам не все равно?

— Не стоит выглядеть дураками перед местными, — мудро сказал я.

Хорошо, что не зря книжку читал: подготовился. Очень ценные сведения приобрел. Например, следует быть осторожным с сочетанием некоторых цифр. «Три» и «восемь» вместе означают тупицу, а как мне авторитетно утверждали в Харбине, еще нередко используют для крайне негативной характеристики женщины.

— Пусть не держат нас за ничего не соображающих. Что за хамство смеяться за спиной над приезжими, подсовывая им неприятность! Я бы ему вообще в чавку заехал.

— Ну вы устраивайтесь, — страшно доброжелательным тоном воскликнул Ян, собственноручно открыв дверь и делая широкий жест, — а мы с Бериславом прогуляемся.

— Да, — бодро соглашаюсь, — посидим, вспомним былое… — И поспешно развернулся, не дожидаясь возмущенного вопля жены. Все равно мое участие в распаковывании вещей отвергается. Правда, обычно я обязан давать положительные ответы на стандартные вопросы «куда положить» и «что надеть». Отмахиваться нельзя — непременно обидится.

— Обязательно позвоню в больницу, — сказал он, уже за моей спиной. — Все будет в лучшем виде, врачи всегда требуются.

— Здесь есть приличная закусочная? — спросил я уже внизу.

— Это Шанхай, — морща нос, обрадовал меня Ян. — Тут все есть. Пойдем к хуэйцам.

— Знаю, знаю. Это те же самые ханьцы, но мусульмане. Раньше еще специализировались на Шелковом пути и неплохо зарабатывали.

— Подготовился, — одобрительно кивнул Ян, залезая в «форд». — Молодца. Здесь это именуется «рестораны чистой пищи». Правильно приготовлено, не нарушает никаких запретов и качественно. Натуральная китайская кухня, — он замялся, — несколько странная. На улице вообще лучше ничего не покупать, всерьез рискуешь поймать проблемы с желудком. Теоретически буддисты мяса есть не должны, но прекрасно поглощают. Вот только неизвестно, чье это мясо и как приготовлено. Поедешь в провинцию — обязательно прихвати таблетки. В приличном месте питаться можно, даже вкусно, но они жрут практически все, от медуз до тухлятины, и ничего странного в этом не видят. Вот на выпивку мы крепче, — он ухмыльнулся, — азиаты совсем не умеют пить, что-то там с организмом, не принимает больших доз. Зато запросто едят, что нормальному человеку и в голову не придет.

— Собак, например, как один мой знакомый Пак Суджон, — невинно согласился.

— Не цепляйся к корейцам, они совсем другие. Китайцы растворяют в себе завоевателей, а корейцы вполне культурно ассимилируются. Да и солдаты… хм… Большего дерьма, чем китайские, видеть не приходилось. А наши корейцы при нормальном обучении способны заткнуть за пояс всяких разных.

— Меня? Да никогда! Я есть героический русский офицер, — с деланым немецким акцентом восклицаю, — и поклепа на наш героический народ не потерплю!

— Зато пишешь, — со странной интонацией сказал Ян, — эта твоя «Семья»…

— Тебе образ Ковальского не понравился?

— Почему не понравился? Вполне натурально вышло. Я еще застал похожих. Старое поколение, сейчас таких упертых уже не делают. Да вот вроде сказал, а сам за скобками оставил, откуда все пошло. Зачем убил старика?

— Именно для того, чтобы намекнуть: не настолько он и неправ был. Слишком глубокие корни у взаимной ненависти. Впрочем, писал я не о том.

— Я догадался. О патриотизме. Даже если тебе не нравится политика страны — это твоя страна. Можно возмущаться в мирное время, нельзя идти против страны в час испытаний. Хорошо звучит, однако так любое инакомыслие можно запросто притянуть. Не ко времени, кругом враги, а ты, сука, лезешь с очередными реформами!

— Помнится, в семнадцатом году, — вкрадчиво сказал я, — в одном среднем по размеру русском городе произошло любопытное событие. За границей о нем не слышали. Разве что какие политологи, специализирующиеся на современной истории Руси. К эксцессам послевоенных мятежей никак не отнесешь, позднее произошло. Результаты выборов в Народную Думу очень не понравились части населения. Очень уж раздражало засилье светских представителей. А там еще собралось множество представителей… хм… кавказских народов, вышибленных с привычных мест обитания и занятых на черных работах. За два предыдущих года КОП арестовал в том городе больше тридцати групп с экстремистскими лозунгами. Они всего-навсего хотели при сохранении всех прав быть подсудны исключительно шариатскому суду и учиться в отдельных школах, при оплате их содержания министерством просвещения. А когда получили резкий отказ, организовали несколько нападений на патрульных полицейских. На похоронах начальник КОПа сказал: «Если они хотят войны, пусть они ее получат».

— Не рассказывай сказки, тебя там точно не было! Исключительно свои и родственники.

— А на следующий день была организована сорокатысячная демонстрация… — игнорируя реплику, продолжаю. Не присутствовал, но это мой город, и знакомых у меня хватает. И в полиции тоже. — …Очень быстро перешедшая в натуральный погром. Били прохожих и грабили магазины. И на мосту их встретило пятьсот человек полиции и бывших добровольцев. Этот самый начальник КОПа кликнул старых знакомых на подмогу. Если задуматься, абсолютно незаконно. Били буйных дубинками до полусмерти и скидывали в Дон. Настоящее сражение — демонстранты тоже не ангелы были. Потом арестованных буцали прямо во дворе КОПа и полиции до потери сознания. Ну еще по мелочи куча народу, затоптанного в давке и при бегстве. Официально тридцать восемь погибших, из них двое полицейских. Неофициально говорят о нескольких сотнях. Утонувших никто и не думал пересчитывать, а там еще масса народу присутствовала, не проживавшего в городе. В слободке никакого учета сроду не было.

— И что?

— Каждый решает, где его место, самостоятельно. Та или другая сторона. Это его ответственность.

— Хрен, большинство сидит и ждет. А потом старательно вылижут победителю. В любой стране и при любой власти. Долг… Я так парням сказал: «Выполняйте свой долг и не обращайте внимания на то, что пишут газеты и говорят. За ваши действия отвечаю я!» Потом три сотни стволов на месте побоища нашли. Встали бы стенкой, а не с ходу начали избивать, — непременно бы расстреляли миротворцев. Так что никогда меня совесть не беспокоила по этому поводу. Один раз всерьез показать, кто власть, гораздо лучше, чем отвечать мелкими уколами. Два часа крови — и сотни жизней сохранены. Полная тишина на годы, а при виде полицейского встают по стойке «смирно». Попробовали бы иначе. Всех выживших активистов на каторгу закатали, а семьи выселили.

Он помолчал и добавил:

— А грань в таких случаях скользкая. Они-то считают себя неменьшими патриотами. Преданность правителю или прямому начальнику против долга перед народом и страной… Да ладно… Дела прошлые. Мы про твое… хм… творчество говорили. Хорошая книга.