Михаил Ахманов - Страж фараона

– Великий Дом, дочь Гора…

Брови Хатшепсут гневно сдвинулись, зрачки сверкнули.

– Червь! Ты забыл, перед кем преклоняешь колени? Забыл, как обращаются к пер’о? Нужно напомнить? – Она наклонилась вперед, сжимая плеть и изогнутый скипетр. – Начни снова! Я слушаю!

«Вот так-то! – подумал Семен, глядя на побледневшего управителя. – Не слышал про женскую эмансипацию? Ну, еще услышишь!»

– Великий Дом, сын Гора, благой бог… Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими стопами – да будет с тобою жизнь, здоровье, сила! Трапезную привели в порядок. Там вино, напитки, фрукты и еда. Если соизволишь…

Лицо царицы смягчилось, она махнула рукой.

– Саанахт и Хапу-сенеб, идите… и другие тоже… Вам надо подкрепиться, ибо день сегодня будет долгим и потребует много сил.

Хорошая мысль, решил Семен, направляясь вслед за вельможами к выходу. Он вдруг почувствовал, как пересохло в горле, как пусто в животе и как ему хочется сесть на скамью рядом с братом и другом Инени, заглянуть им в глаза и сказать…

Сильные пальцы стиснули его плечо.

– Останься, господин. Великий Дом – жизнь, здоровье, сила! – желает говорить с тобой.

Он обернулся и увидел бесстрастную физиономию Хенеб-ка. Еще увидел кресло, сидевшую в нем женщину и двух мужчин по обе стороны. Один – с бритым черепом, в белых жреческих одеждах и леопардовой шкуре, свисавшей с узких плеч; другой – с пятнами крови на тунике и полотняной повязке, с мечом у пояса.

Инени и Сенмут…

Брат улыбнулся ему и поманил рукой. Улыбка эта была странной, будто выдавленной через силу – да и на лице Инени Семен не заметил большого счастья. Царица тоже помрачнела.

Он подошел, преклонил колено и заметил, что Хенеб-ка исчез. Только они четверо остались в зале – Великий Дом, сын Гора, в обличье прекрасной женщины и три его – ее?.. – советника.

Хатшепсут долго смотрела на жезл и плеть в своих руках. Потом произнесла:

– Надо решить. Что решить, вы знаете. Вы посланы Амоном мне на помощь: ты, мой будущий чати[33], – она посмотрела на Сенмута, – ты, мудрейший из жрецов, и ты, провидец. – Взгляд ее потеплел, скользнув по лицу Семена. – Так дайте же совет!

Наступила пауза, затем Инени спросил:

– Где он, владычица?

– В своих покоях. Шакалы Хоремджета убили слуг и трех защищавших его сэтэп-са, но двое телохранителей остались. Они сейчас с ним.

– Верные люди, госпожа? – Этот вопрос задал Сенмут.

– Столь же верные, как Хенеб-ка. Если я прикажу ему, они… – Царица глядела на Семена в странном ожидании, но он еще не понял, о чем ведется речь, и потому молчал.

Сенмут поклонился.

– Можно думать, что Хоремджетом руководили боги, великая госпожа. Он оказал нам большую услугу.

Царица еще больше помрачнела.

– Да, я понимаю, чати. Многие погибли во дворце – семеры, воины и верные служители… Мог быть и еще один убитый… не мной, шакалами Хоремджета… случайно или намеренно, кто знает?

– Боги знают, – произнес Инени, с неодобрением качая головой. – Богам известно все, великая царица. Ты можешь отдать приказ, его убьют, и ни один человек в Та-Кем не усомнится, что виноваты колесничие… те, которых привел Хоремджет… Люди поверят, но боги! Богов не обманешь, моя госпожа!

– Он – вечная угроза, – возразил Сенмут.

– Пути пер’о прямы, – ответил Инени. – Жизнь и смерть – в руке владыки Та-Кем, но он не казнит безвинного.

– Безвинного? – Сенмут задел перебинтованным запястьем о рукоять меча и сморщился. – Безвинного сейчас! А в будущем?

– Твой брат – провидец, и будущее перед ним открыто… ему решать… Но я полагаю, что утром не казнят за то, что свершится вечером. – Инени взглянул на Семена, усмехнулся и перевел взгляд на Сенмута. – А в чем сейчас его вина? В том, что он необуздан и дик? Или в том, что родился от сириянки? Если ты считаешь это винами, то к чему приказывать Хенеб-ка? Вот меч на поясе твоем – иди и убей мальчишку!

Это они о Тутмосе, вдруг догадался Семен, о юном Джехутимесу! О будущем деспоте, завоевателе, оросившем кровью земли от четвертого порога до евфратских вод! Устлавшем их костями и трупами! О том, чьи воины творили еще не виданное в Та-Кем – резали, жгли и вспарывали животы, не щадя ни женщин, ни детей! Но сейчас он не деспот, не завоеватель, а мальчишка тринадцати лет… Судить ли его, карать ли за еще не свершенное? И если карать, то как? Вычеркнуть из истории?

Эта мысль повергла Семена в ужас. Перемещение в прошлое – чудо, свершившееся с ним, – было свидетельством того, что время – субстрат подвижный и, быть может, непостоянный, подверженный переменам. Иначе как он очутился здесь? И почему? Не затем ли, чтобы принять решение в некий ключевой момент, не допустить изменений истории, дабы все свершилось так, как и положено свершиться?

Этот мальчишка Тутмос, который трясется от страха в одном из дворцовых чертогов… этот подросток, чью жизнь можно с легкостью прервать… Да, он принесет ужас и горе сотням тысяч – и в своей стране, и за ее пределами! Но их страдания неизбежны, как ежегодные разливы Хапи, ибо история безжалостна. И ни одну из ее страниц, даже самую жуткую, мерзкую, нельзя переписать, или добавить к ней слово, или хотя бы знак пунктуации. Казнить нельзя помиловать… Только история знает, где в этой фразе запятая.

«Из песни слова не выбросишь, – со вздохом подумал Семен, – хоть и не песня нас ждет, а похоронный плач…»

Внезапно он заметил, что в комнате наступило молчание; царица, Инени и Сенмут глядели на него, явно ожидая слов провидца. Понурив голову и ощущая вдруг навалившуюся неимоверную усталость, Семен выдохнул:

– Его нельзя убивать… нельзя, что бы он ни содеял в будущем. Никто из нас не властен над его жизнью и смертью. То и другое – в руках богов!

Ему показалось, что все трое облегченно вздохнули, выслушав этот приговор. Тень сожаления промелькнула на лице царицы, потом она, соединив ладони перед грудью, кивнула головой:

– Да будет так! Царь не спорит с богами… Теперь идите и вкусите отдых. Ты, мудрый Инени, и ты, Сенмут… Я хочу поговорить с провидцем.

Когда брат и жрец вышли, Семен опустился на пол у кресла, обнял ее колени и прижался к ним щекой. Ладонь царицы коснулась его волос, с бережной лаской скользнула по щеке, и он понял, что Меруити снова рядом. Пальцы, которые он целовал, струили прохладу, покой и нежность.

– Ты говоришь, что его нельзя убивать, – послышался тихий голос, – и я принимаю твое решение. Но… – пальцы ее дрогнули, – боюсь, мой любимый, мы пожалеем об этом… через десять или двадцать лет… Придет пора раскаяться в своем милосердии.

– Верь мне, – шепнул Семен, – верь и помни о сказанном тобой. – Он поднял голову, всмотрелся в ее бездонные глаза и медленно произнес: – Я должен быть рядом, так, чтоб уши мои слышали шепот твоих губ, чтобы твоя рука меня охраняла, а разум – направлял… И вот я – рядом! И говорю, что дело не в сожалениях, не в милосердии, а в том, чтобы будущее осталось неизменным – таким, каким его видят боги и позволяют иногда увидеть мне. Этот мальчик, почти чужеземец по крови, дикарь, как вы его называете… он… он принесет много горя людям… Но одна из твоих дочерей станет его супругой, и род отца твоего продлится. Ты ведь не хочешь, чтобы он закончился на тебе?

Она кивнула.

– Нет. Дочери мои малы, и рано думать об их супружестве. А я… Я еще молода и, возможно, могла бы найти кого-то из знатных семеров с каплей царской крови, кого-нибудь вроде покойного Софры, чтобы родить наследника… Но не хочу! – Руки ее обхватили шею Семена. – Не хочу!

– Ты даришь меня радостью, Меруити. – Он помолчал и спросил: – Что будет с ним? Не через десять или двадцать лет, а в ближайшие годы? Как ты поступишь?

Лоб ее пересекла морщинка.

– Я прикажу, чтобы его воспитали как царя и чтобы он жил, ни в чем не испытывая недостатка, как царский наследник. Но не здесь, в Уасете, не в Мен-Нофре или других великих городах… в каком-нибудь другом месте, где не найдется у него сторонников… в святилище Птаха, что за Южным Оном… Уединенный храм, место близкое и почти безлюдное. Инени присмотрит за ним.

И Рихмер, добавил про себя Семен. В этом уединенном храме сторонников, может, и не найдется, а вот пара-другая соглядатаев – наверняка!

– Верно ли я решила? – Меруити склонилась над ним.

– Верно, моя прекрасная царица. Довольно крови!

Она улыбнулась, будто сбрасывая с плеч непомерную тяжесть.

– Ты прав, довольно крови… Не будем гневить Амона и Хатор, ибо они даровали мне больше, чем я просила – трон, и власть, и счастье любви… Так стоит ли отнимать последнее у мальчишки? Его жизнь?

– Не стоит, – сказал Семен, целуя ее руки.

Часть III

Год пятый. Страна Пиом, оазис Уит-Мехе

Он, знавший столь многое, был не в силах объяснить, как очутился в Та-Кем, в благословенной долине Хапи. Когда я спрашивал его об этом, он погружался в глубокую задумчивость, а после говорил, что объяснение есть, однако не у него. У кого же? – спрашивал я, и он отвечал с улыбкой: