Юрий Корчевский - Атаман. Княжий суд

Вот сволочь Шклядин! И наверняка не сам, а по наущению Ивана Телепнева. Ведь в стычке со мной Телепнев потерял большую часть своих ратников. На поле-то убиты были почти все, ушел сам князь и с ним — еще один человек. Да только дружина у него состояла не из одного десятка. На встречу со мной князь взял чистых боевиков, а ведь у него и специалисты были — вроде тех, кто мог незаметно проникнуть в любое помещение, открыть и закрыть любые сложные замки. Не его ли ратник у меня в избе действовал?

Так, раздумывать не время. Сначала надо избавиться от змеи.

Я вытащил саблю. Кончиком ее вытянул из-под топчана сапоги, таким же образом за лямку вытащил переметную суму.

Вот она! Блестит чешуей, свернувшись в клубок. Проткнув ее острым концом сабли, я вышвырнул ее тело из-под топчана, порубал на куски, нанизал на саблю, как на шампур и бросил в помойное ведро. Сроду недолюбливал и побаивался этих ползучих гадов. Как чувствовал, что когда-нибудь мне придется с ними столкнуться. Гадюка это была или какая-то другая змея — к чему разбираться? Думаю — не ужа безобидного подбросили.

Покончив с одной проблемой, я подошел к иконам и, пошарив за ними, нашел и вытащил бумагу. Так, что там намудрил Телепнев в этот раз? Усевшись за столом, я стал читать:

«Здрав буди, воевода Михайлов! Как мы с тобой и договаривались ранее, стража во дворце подкуплена. Будь в Москве после Успения Пресвятой Богородицы. Ратников возьми поболе, но из числа преданных. С нами Бог! Твой Василий Шуйский».

Вот же сволочь! В коротенькой писульке и мое имя, и Шуйского. Обоих измазали в грязи. По тексту понятно, что готовится заговор с целью свержения государя.

Я присвистнул. Да если Василию в руки попадет такая бумага, кончится арестами — моим, Шуйских — всех братьев. А под пытками у палача можно любого оговорить. Ах ты, сука такая, Иван! Одной бумагой — сразу по всем своим противникам!

Первой мыслью было — сжечь подметное письмо! Коли подбросили, то неспроста. Скорее всего, надумают предлог для вторжения в избу, и явятся толпою, чтобы свидетели-видаки были, да и вытащат бумагу на свет божий. И тогда уже не отвертишься. А бумага эта пригодилась бы мне — хотя бы тому же Шуйскому показать, чтобы знал, откуда ветер дует, и какие козни против него Телепнев учиняет.

Недолго думая, я взял чистый лист бумаги, написал на нем начало и окончание постов и православную молитву. Посмотрев, что получилось, улыбнулся, сложил лист вчетверо и положил за икону. Пусть почитают, подивятся. Так, теперь бумагу подброшенную надо запрятать понадежнее. В сарай или конюшню нельзя — вдруг за избой наблюдают издали? Надо здесь где-то место для тайника найти.

Я огляделся. Обстановка в избе скромная, если не сказать, — аскетическая. И прятать-то некуда. А впрочем — лето, печь топить не надо — спрячу-ка туда. Если уж будут обыскивать, то в печь полезут в последнюю очередь.

Я запустил руку в печь, нащупал уступ за чугунной решеткой и сунул туда бумагу, завернув ее в тряпицу. Вроде не видно. Для верности присыпал ее пеплом, а сверху наложил колотой лучины. Вот теперь порядок!

Поужинал скромно — огурцами со ржаным хлебом и копченой рыбой, запил ядреным квасом и — в постель.

Незаметно сморил сон. И не подозревал я тогда, что допустил ошибку. И спас меня случай.

Время было к полуночи, когда в дверь осторожно постучали.

— Воевода, открой!

Я прислушался: голос тихий, незнакомый. Не убийца ли это по мою душу?

Я поднялся с постели, взял в левую руку пистолет, взвел курок; в правой зажал нож. Подошел, как был — босиком и в исподнем — к двери. Прижался к стене сеней, чтобы, если выстрелят через дверь, меня не зацепило, и спросил:

— Кого нелегкая принесла в ночь глухую? Добрые люди по домам сидят.

— От Кучецкого я, с посланием, — раздался приглушенный голос.

Я отодвинул засов, ударом ноги резко распахнул дверь и приставил нож к горлу ночного визитера. Фу ты, и в самом деле лицо знакомое: видел у Кучецкого, один из слуг его.

— Ты один? Проходи!

— Неласково ты, князь, гостей встречаешь. — Визитер потер ладонью шею.

— Подожди, сейчас огонь зажгу.

Я почиркал кремнем, запалил масляный светильник. Свет тусклый, неровный, а после ночной темени прямо по глазам резанул.

— Чего Кучецкой передавал, давай бумагу.

— Нет бумаги, на словах велено обсказать.

— Так говори!

— Телепнев Шуйским бумагу подбросил. Подкупил ихнего тиуна и дал ему письмо, чтобы он в доме его спрятал. Да тиун только вид сделал, что согласился. А сам тут же князю бумагу и отдал. В бумаге той твое имя значится. Барин мой сказал — плохая бумага, от нее беды многие быть могут. Меня сразу к тебе послал — пущай, говорит, воевода дом свой осмотрит со всем тщанием.

— Уже осмотрел. Есть такая бумага.

— Ну, значит, счастлив ты, барин, коль и сам о подставе узнал, и милостив к тебе Бог, хранит от супостатов.

— Погоди, сапоги обую, тянет что-то по низу.

Я взял сапог, натянул. Взялся за второй. Что-то он по весу от первого отличается. Я перевернул сапог, и… из него выпала змея. Как ошпаренные, мы отскочили в стороны. Черт! Найдя одну змею, я успокоился. Видимо, на то и расчет был у злоумышленника. Ежели найду случайно одну — решу, что заползла ненароком. Скорее всего их две и было, только я проморгал этот момент, когда видение смотрел.

Мы оба одновременно схватились за сабли. Змея уже поползла под топчан, но мы ее перехватили с двух сторон и изрубили.

— Весело ты живешь, князь! — озираясь, промолвил визитер. — Надеюсь, — крокодилов нигде не прячешь?

— Шутник! Это уже вторая змея за вечер. Ночной гость присвистнул.

— Думаешь, гады сами в избу заползли?

— Полагаю, нет. Специально подбросили; Так Кучецкому и доложи.

— Ответ будет?

— Передай — спасибо за предупреждение. И еще… Я заколебался. Отдать визитеру найденную мной бумагу? Нет, пожалуй, рискованно. Гонец один, уснет на отдыхе, не приведи Господь, — обнаружат письмо недруги мои. Или, не ровен час, выследят от моего дома и схватят. Тогда — хана! Письмо есть, гонец в наличии. Точно — дворцовый заговор готовят.

— Нет, на словах передай — вскорости сам приеду. Гонец поклонился и вышел в сени.

— Князь, ты бы еще у себя пошарил. Две змеи — это серьезно. Никак, душегубы энти сгубить тебя схотели.

— Перебьются. Счастливо добраться.

Я запер дверь и резко выдохнул. Только тут до меня дошло, что я снова был на волосок от смерти. Ведь если бы я утром сунул ноги в сапоги, как всегда это делал, то тут бы мне и конец пришел. Ну, Телепнев, тебе это так просто с рук не сойдет! Я пока еще не знал конкретно, как ему отомщу, но если он убить меня захотел, то я ему отвечу аналогично.

До утра я уже уснуть не мог, ворочался в постели и строил различные планы мщения коварному князю.

А перед рассветом — как отрубился напрочь.

Разбудил меня резкий стук в дверь. В комнате было уже светло — знать, солнце уже давно встало. Я выглянул в окно. Во дворе толпились ратники, перебрасываясь отрывочными фразами со служивыми из управы.

Прошлепав босыми ногами к двери, я открыл засов.

На крыльце стояло пяток человек во главе с наместником. Вид у него был встревоженный.

— Ну, слава тебе, Господи, жив!

— А почему это я должен преставиться? — постарался удивиться я.

— Ночью люди выстрел и шум слышали в этой стороне, а утром тебя на службе нет, вот и подумали, не стряслось ли с тобой беды какой?

— Да жив я, как видите, и ничего у меня не произошло.

Конечно, проверить пришел наместник — укусили ли меня змеи, и если — да, жив ли я еще? По-моему, я уловил в глазах Шклядина разочарование.

— Да вы пройдите, коли уж пришли. Только за внешний вид, что не одет, не взыщите. Да стесняться некого, все мужи зрелые.

Я стал одеваться. Наместник по-хозяйски расположился за столом, подобрав края длинной шубы и грузно осев на лавку.

Я подошел к сапогам. Шклядин замер.

— Да что вы все так встревожились, жив я, Гаврила, жив! — заставил я себя улыбнуться.

Я нырнул в сапоги и встал, как ни в чем не бывало. Лицо Шклядина начало краснеть, он очумело поглядывал на мои ноги, силясь что-то понять и пытаясь что-то спросить, но видно, как ком в горле застрял. Он уперся в меня взглядом и тяжело сопел.

Я подпоясался, нацепил саблю и сел напротив, изображая радушие. Наместник очнулся, дернулся и — рванул с места в карьер:

— Вот что, воевода, есть сведения, что в дом к тебе приходил посыльный от изменника подлого.

— Это кто же изменник? — кажется, мне удалось сильно удивиться.

Но наместник не ответил на мой вопрос, повернулся к своим людям и махнул рукой: «Приступайте!» То, что это были его люди, прикормленные, я не сомневался. Не сомневался я и в том, что они и под присягой подтвердили бы все, что угодно. Но видимость надо было все-таки соблюсти.