Василий Головачёв - СПАСАТЕЛИ ВЕЕРА

— Доброе утро, — пробормотал Такэда.

Никита недоумевающе глянул на него и понял: появление светила означало утро, хотя ночь в этом мире почти ничем не отличалась ото дня.

Первый же эксперимент с «родимым пятном» Вести едва не закончился плачевно: Сухов уже через несколько секунд потерял сознание и не приходил в себя больше часа, перепугав Такэду до смерти.

Привела танцора в чувство Заавель, вызванная Толей в «лабораторию» — на площадку в скалах. Что она подумала о Сухове, неизвестно, лицо ее, как всегда, оставалось серьезным и непроницаемым, но танцор потом чувствовал себя как нашкодивший щенок. Чувство стыда погнало его прочь, в пустыню, где он пробродил до заката местного светила, вспоминая встречи с Хуббатом, Вуккубом, Истуутукой, другими наблюдателями из соседних хронов, анализируя причины неудачи. Уверенность его в удачном исходе дела была поколеблена в очередной раз, однако в душе танцора бушевал ураган, разбуженный самолюбием и опирающийся на уже полученную информацию, и просто так сдаться он уже не мог.

Вернулся на корабль за минуту до ежевечернего дождя, поужинал и снова занялся тренингом, изредка заглядывая в книгу инструкций россдао, сохраняемую им во время странствий.

Такэда не мешал другу, понимая его состояние, и то и дело пытался разговорить Заавель, которая почему-то не желала беседовать, на вопросы отвечала неохотно и коротко или не отвечала совсем, но тон ее по отношению к инженеру оставался тем же — вежливо-высокомерным, с резкими ироничными выпадами. Правда, его это не задевало, держать себя в руках Толя умел с детства. Девушка оставалась для него загадкой, будучи лишь с виду по-детски открытой и наивной, на самом деле она таила в себе огромные скрытые резервы сюрпризов и знаний, недоступных простым смертным. Такэда чувствовал ее глубину каким-то «седьмым» чувством и уже не раз хотел заговорить с Никитой на эту тему, но тот ничего не замечал, увлеченный внешним проявлением красоты, и надо было ждать подходящего момента, накапливая аргументы. Пока же Такэда мог только мрачно наблюдать за развитием событий, видя, что Сухов проводит с девушкой все больше времени и не торопится выполнять свой «гениальный» план.

Неделя прошла, но ничего не изменилось.

Сухов продолжал тренироваться, но с иссякшим пылом. Разговоры его с Такэдой сводились к обмену мнениями о погоде, красотах пейзажа и невероятном уме Заавель, с чем Толя был вполне согласен. Хохха ничего о Ксении не сообщала, да и сам Сухов все реже вспоминал о ней, пока не произошло событие, резко изменившее все.

Инженера давно мучило ощущение скрытого наблюдения, возникшее сразу после того, как они заметили увеличение магического фона. Сначала он принял гипотезу «магического следа»: кто-то из свиты Люцифера побывал в этом мире незадолго до появления беглецов и оставил свой след. Однако после встречи с Заавель и долгих размышлений Толя начал склоняться к другому мнению, приняв к разработке две версии повышения фона. По первой — служители Хаоса вполне могли посетить этот мир и оставить где-то следящее устройство, по второй — фон повысила сама Заавель. Последний случай был наименее вероятен, но и наиболее нежелателен, ибо заставлял предполагать худшее: либо Заавель была вселенной, либо работала на СД — Синклит Четырех Демонов, будучи «двойным агентом».

Приняв в качестве рабочей первую гипотезу, Такэда сделал запрос через хохху о личном деле Заавель и несколько дней лазил по скалам и остаткам зданий разрушенного города, разыскивая следящее устройство с индикатором, одолженным у Сухова. Однако эрцхаор не работал как миноискатель, отмечая писком в наушниках присутствие металла, поэтому Толя бросил это занятие, обыскав напоследок кокон темпорала и забрав оттуда «дипломат» мгновенной масс-транспортировки. Тогда он переключился на изучение корабля Заавель и его компьютера, надеясь каким-то образом подключиться к файлу секретных данных. Последнее казалось невыполнимым, но Такэда не был бы инженером, если бы не умел решать такие задачи.

Изучив принципы управленческого комплекса по ответам охотно разговаривающего с ним компьютера и визуальным наблюдениям, Толя улучил момент, когда Заавель и Никита улетели на катере к океану, и с помощью хардсана вскрыл панель центральной «дольки лимона» — секции пульта. И не поверил глазам: она была пуста!

Кто-то негромко рассмеялся за его спиной. Такэда мгновенно обернулся, хватаясь за рукоять лазера… и обнаружил, что лежит на камнях, слабый и беспомощный, словно пролежал здесь месяц без еды и пищи. Рядом лежал Никита, бледный, исхудавший, заросший, с тенями под глазами, такой же беспомощный и бессильный.

Кто-то стоял над ними, загораживая полнеба. Огромная туша, не похожая ни на что живое, зловещая, тяжелая, как гора, но гора металлическая и функционально законченная. Глаза слезились, Такэда протер их, но продолжал видеть все так же смутно, как сквозь грязное стекло.

Кто-то снова рассмеялся, но теперь уже над головой. Смех был женским, и от него веяло холодом. Такэда с трудом повернул голову и увидел Заавель, только одетую иначе — в черный комбинезон, светящийся алыми зигзагами на руках и ногах.

— Ты довольно хитер, Наблюдатель, — произнесла девушка, с лица которой исчезло выражение детской незащищенности, — но недостаточно проворен. — Перевела взгляд на еще не верившего своим глазам Сухова. — Прощай, Посланник, воин Пути. Впрочем, Посланником ты уже никогда не станешь — слаб.

По губам Заавели скользнула презрительная усмешка, отчего Никита дернулся, как от пощечины.

— До меня дошли слухи о новом Посланнике, ухитряющемся водить за нос Хуббата целый год, и я решила проверить. — Она вдруг приблизила к лицу Сухова свое лицо, черты которого поплыли, испытывая быструю трансформацию смены множества лиц — от человеческих, в том числе и мужских, до жутких морд, не поддающихся описанию, — пока к ней снова не вернулся прежний облик сверхъестественно красивой земной женщины. — Ты был бы интересен мне, танцор, лишь в качестве неплохого образчика человеческой породы, но ни на что иное не годящийся. Даже для службы мне. Слабых никто не любит, в том числе и Путь. Поэтому я оставляю вас живыми, давая шанс постичь хотя бы малую часть себя. Выживешь — мы встретимся. Хотя я в это не верю.

Заавель выпрямилась, стала расти, вытягиваться, увеличиваться в размерах, пока не стала одинаковой с металлической горой рядом, а потом села на нее верхом.

— Удачи, воин, — раздался с небес громовой насмешливый голос, и гора с чудовищным существом, которое уже нельзя было назвать обаятельной женщиной, исчезла с резким хлопком, от которого у землян едва не лопнули барабанные перепонки. Для Такэды этот хлопок был лишним доказательством реальности происшедшего — с таким звуком воздух заполняет пустой сосуд.

— Оямович, я не сплю? — слабым голосом спросил Никита.

— Спал. Мы оба спали, хотя видели один и тот же сон. Хорошо еще, что проснулись живыми. Она действительно пожалела нас.

— Ты о чем?

— Как ты себя чувствуешь?

— Как после месячной голодовки.

— Не месячной, всего лишь двух — или трехдневной, но голодовки. Нас заставили пережить сложную, подстраивающуюся, отлично наведенную галлюцинацию, воздействующую практически на все органы чувств.

— Кто заставил? Заавель?

Никита с трудом сел, с недоверием глядя на исхудавшего приятеля.

— Господи, ты как из концлагеря сбежал!

— Ты выглядишь не лучше.

— Так кто это был, по-твоему?

— А ты не понял? Заавель… за-Авель…

— То есть… Каин?!

— Она и здесь посмеялась над нами. Гиибель — ее настоящее имя, или его — одного из Великих игв, единственного, кто имеет черты женщины. Хотя это лишь малая часть ее истинной сути.

— Мы попались, как мальчишки! — прошептал Никита, пряча лицо в ладонях.

Такэда мог бы возразить, он-то как раз попался в последнюю очередь, уступив инициативу Сухову, но говорить об этом вслух не стоило. Никита и так был растерян и унижен в достаточной степени. Кряхтя, Толя встал, огляделся. Они находились неподалеку от разрушенного замка с коконом темпорала. Гипсовая пустыня уходила вдаль и во все стороны, сверкая в свете пылевой дуги, пересекающей небосвод, и была она почти пуста из конца в конец. Лишь несколько песчаных холмов, из которых вырастали обломки зданий исчезнувшего в веках города, напоминали о погибшей цивилизации, да кладбище звездолетов в гигантском разломе. Оно все-таки не было рождено гипноиндукционным излучением Гиибели, как подумал было Такэда.

— Значит, нас списали, — раздался сзади скрипучий голос поднявшегося Сухова.

Толя обернулся. Глаза танцора лихорадочно блестели, но с лицом произошла перемена: растерянность и подавленность из него испарились, скулы выступили резче, а губы отвердели.