Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

дверь. Никто ему не отвечал, и Жека, стукнувши ещё раз, уже повернулся уходить, когда приоткрылась соседняя дверь и оттуда выглянул мелкий Петюня.

— Чего тебе? — пискнул он своим кастратским голоском, присмотревшись.

— А тебе чего? Я к твоим корефанам.

Петюня смерил Жеку нагловатым, не по своей комплекции, взглядом. Ответил всё же:

— Никого нету, они все в городе гуляют.

— Хм… А ты чего не с ними? — зачем-то поинтересовался Жека, но Петюня уже невежливо закрыл двери у него перед носом.

Вот же нахальное мелкое чмецо, скривился Жека. Петюня, кстати, был из немногих, кто после института стал работать по специальности, Жека как-то видел его, проезжая там, где ремонтировали дорогу: Петюня пытался что-то втолковать мужикам с оранжевых жилетах, а те скептически кривили загорелые физиономии. То-то у нас и дороги такие, подумал теперь Жека со злостью.

Получалось, что решительный и энергичный его настрой пропал впустую. Жека поднялся по ступенькам, побрёл через вестибюль, остановился у двери на заснеженную лоджию. Постоял там, глядя, как за стеклом мечутся, толкаются белые хлопья. Подошёл к чёрному проёму запасной лестницы, оттуда дохнуло затхлой темнотой. Жека заглянул, спустился на несколько ступенек, проверил: вроде можно там спускаться-подниматься. Мало ли, вдруг понадобится.

Потопал к себе в комнату, постоял задумчиво у двери. Не тянуло его в комнату, не хотелось валяться на кровати — он всё ещё пребывал, как говорится, на взводе, не прошёл ещё внутри боевой порыв.

Спустился снова на пятый этаж, походил туда-сюда, постоял в вестибюле. Думал: хоть бы сейчас взяли и вернулись Король и его гуляки, с дискотеки или где они там ошиваются… Те не возвращались. Тогда Жека поднялся на восьмой этаж. Там тоже было пусто, Вик-Вик и молодая его подруга уже покинули кухню и, наверное, хлебали сейчас в комнате то, что варилось здесь недавно в их небольшой алюминиевой кастрюле. Жека спустился на седьмой этаж, обошёл оба его крыла, спустился на свой шестой, потом на пятый. Так, томимый неясными томлениями и разыскивающий непонятно что, Жека дошёл до второго этажа, где на кухне стояли детские коляски и трёхколёсные велосипеды, и побрёл обратно.

Жека искал непонятно что, но нашёл другое.

Когда на кухне четвёртого этажа послышались голоса, Жека рванул туда со всех ног. Там кто-то определённо повздорил, люди ссорились, а потом по полу поскакала, вылетев в коридор, блестящая металлическая ложка. Один из голосов был женский, и Жека умерил свой пыл: когда выясняет отношения пара, человеку со стороны влезать в это событие лучше воздержаться, то дело известное. Слишком уж велик шанс самому потом оказаться во всём виноватым — паршиво, но это так.

Дальше, однако, всё случилось само собой. Пока Жека нерешительно топтался у кухонного проёма, оттуда послышалось сдавленное «Отпусти, никуда я с тобой не пойду», а потом парень и девушка вывалились прямо на него. От неожиданности парняга, что тащил девушку обеими руками, добычу свою отпустил, и девушка, воспользовавшись моментом, оттолкнула его и влепила смачную пощёчину. При этом халат её, жёлтый в чёрную полоску, на мгновение распахнулся, и она быстро и сердито запахнула его обратно.

Возникла короткая пауза. Паузы этой Жеке хватило, чтобы вспомнить их обоих. Тип этот, кучерявый и небритый, был со старшего курса — может, и с пятого. Кликуха его была Кирпич, и Жека не помнил, откуда он это знает. А девушка эта была Галя, она училась на год старше Жеки, жила в общежитии на этом самом четвёртом этаже, и не запомнить её было трудно, хотя с ней Жека никогда знаком и не был. Как, впрочем, и с Кирпичом.

Пауза завершилась, и Кирпич, прошипев «Ах ты ж…», шагнул к девушке Гале. И девушка Галя, взглянув на Жеку безнадёжно и мельком, выставила перед собой руки и отступила вглубь коридора. Кирпич уверенно двинулся к ней. Был он лохмат и лопоух, ростом чуть пониже Жеки, зато определённо шире во всех местах. Вопреки кличке, на безобидного и почти симпатичного карманника из фильма про Глеба Жеглова он походил мало, был он скорее похож на какого-то карикатурного пирата, что отстал, перепившись, от флибустьерского своего судна и теперь вот дебоширит совсем вдалеке от тропических южных морей.

— Я не помешаю? — спросил Жека в его затянутую джинсовой рубахой спину.

— Иди на! — рявкнул Кирпич, не оборачиваясь. Рявкнуть третье обязательное слово он, конечно, тоже не забыл.

Тогда Жека проворно и почти что радостно догнал его, приобнял за плечи и развернул в обратную от девушки Гали сторону.

— Нам таки надо поговорить, — негромко сообщил Жека ему в ухо и повлёк в направлении вестибюля.

Не ожидавший таких сюрпризов Кирпич сделал вместе с Жекой два ли три маленьких шага, потом заупирался. Прогундосил, выворачиваясь и шибая неслабым перегарным выхлопом:

— Да ты чё…

Пальцы его полезли нашаривать Жекино горло. Тогда Жека сунул ему в бочину быстрый и крепкий апперкот, и Кирпич сразу перестал и гундосить, и выворачиваться, и тем более шарить пальцами.

Оттащив противника через коридор в вестибюль, благо идти там было пять метров, Жека приставил его к стене, потом, подумав, чуть отодвинул. Кирпич хватал ртом воздух, и Жека милосердно дал ему немного прийти в себя. Потом сказал, свирепо глядя в мутные потерявшиеся глаза:

— Пошёл. Отсюда. Вон.

За неожиданностью оказаться здесь, в общежитии, за похмельным утренним недугом, за всеми этими королями, помидорами, воспоминаниями и размышлениями Жека как-то упустил одну вещь — и только теперь ему об этом подумалось и прочувствовалось. Вещь эта была вот о чём: как же хорошо, как же, блин, неимоверно кайфово было очутиться не в теле пацана-школьника, слабеньком и не очень уклюжем, но в теле крепком и молодом, резком и даже чуть-чуть тренированном. В теле не мальчика, но мужа. Да, это туловище пришлось Жеке, что называется, впору, в самый раз.

«Пошёл отсюда вон», — сказал Жека старшекурснику Кирпичу. Кто знает, послушал бы Жеку Кирпич, удалось ли убедить его одними только словами. Жека не стал гадать и свои слова подкрепил ударами, прицельными и увесистыми. Одно слово — один удар: в грудь, в живот, в солнечное сплетение. По голове не бил, зачем. Потом развернул сдувшуюся тушку Кирпича в сторону лестницы и помог туда дойти. Тот послушно ступил в дверной проём, в глазах его не было даже боли, только чистое остекленевшее изумление. Его подошвы зашуршали вверх по ступеням.

Жека поправил на себе Рюхину полосатую кофту и медленно повернулся.

Девушка Галя