Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Александр Дмитриевич Прозоров

Ознакомительный фрагмент

все тот же незнакомец с соседнего стола. – Прошу – со всем нашим уважением. Еще раз простите за назойливость.

Что ж…

Вожников поднял кружку, чокнулся в воздухе во всеми троим… Хорошее оказалось пиво, славное – давно надо было уже заказать! Легкое – и вместе с тем тягучее, плотное, густое… с такой еле заметной горчинкой… горчинкой… горчинкой…

Стены корчмы вдруг искривились, зашатались, воздух сделался горячим, как в бане, а стол, изогнувшись дугой, прыгнул прямо в лицо!

– Готов, – поднявшись, усмехнулся тот самый вежливый бюргер с приветливым и открытым лицом. – Подите, доложите господину Вандер…

– Господин Вандервельде уже здесь, – подходя, хохотнул голландец. – Славная работа, парни!

– И славное снадобье! Ишь, спит как младенец.

Вандервельде развязал висевший на поясе кошель:

– Вот ваши флорины, молодцы. Благодарю! Вы все сделали, как надо. Да! И не забудьте передать флорин тому монаху, как его… забыл.

– Передадим, герр Вандервельде. Обязательно передадим.

Примерно через час или что-то около этого в корчму заглянула красивая молодая дама в дорожном платье и в сопровождении дюжего слуги. Окинув взглядом полупустую залу, подозвала хозяина – разбитного коренастого швабца.

– Видный, хорошо одетый господин? – переспросил тот. – Уж не герра Георга ли вы имеете в виду, любезнейшая моя дама?

– Допустим, его.

– Так он ушел уже… Мне показалось – встретил старых товарищей, и с ними куда-то вышел.

– Ушел, говоришь…

Бросив кабатчику грош, дама, не оглядываясь на почтительно державшегося позади слугу, вышла на улицу и задумчиво уселась в седло, погладив по гриве смирную каурую лошадь.

– Ушел…

Блестящие, темно-карие глаза ее вдруг сердито сузились, расширились изящные ноздри, женщина вздохнула, будто втягивая в себя нечто, что плавало сейчас в воздухе и говорило о многом.

– Ушел? Нет… не ушел – увели! Увели, увезли обманом и силой. И я, только я, в этом виновата. Что ж, одна ошибка ведет за собой следующие. Придется исправлять все! Но сначала узнать, узнать… ладно… Гельмут! Можешь идти, дорогой, и спасибо за сопровождение.

– Ну, что ты, Марта! Я же помню, как ты излечила мою дочь.

Марта спешилась:

– Возвращаю тебе лошадь… еще раз благодарю.

– Может, мне стоит остаться?

– Не стоит. Ты и так много сделал для меня, Михаэль. Дальше уж сама. Да ты не переживай – справлюсь…

– Правда, придется трудно, – прошептала колдунья, когда Михаэль с лошадью скрылся из виду. – Но я должна. Должна! Должна!

Глава 8

Господин Никто

За железной дверью вновь послышались шаги, отдававшиеся под мрачными сводами тюремного коридора гулким, медленно затихающим эхом. Князь приподнялся на ложе, прислушался – вроде бы для ужина было еще рановато, не так и давно приносили обед, да и в узком, под самым потолком, оконце, забранном мелкой решёткой, виднелись плотные жемчужно-серые облака, так напоминавшие Егору небо далекой родины. Еще и смеркаться не начинало. Кто же тогда в коридоре топал? Дежурный стражник? Вожников усмехнулся: да, вообще-то тюремщикам полагалось время от времени совершать обход… только вот Конрад Минц – сейчас как раз его была смена – этого никогда не делал, ленился.

Тюремщики, хм… скорей уж – послушники, темница-то – монастырская! Подвал не хуже того, что в аугсбургской обители Святой Магдалены с ее недоброй памяти монахами и аббатом.

За две уже проведенные в узилище недели столь необычно хмурого нынче июля князь запомнил имена и привычки всех своих стражей, благо их было-то всего двенадцать, причем десятник каждое утро устраивал в конце коридора нечто вроде переклички-развода, а на слух Егор никогда не жаловался. Тем более заняться-то все равно было нечем, даже не с кем поговорить в одиночке-то. Впрочем, с другой стороны, камера узника вполне устраивала – могло быть и гораздо хуже, чем сейчас.

Да, темновато, да – окошко маленькое и высоко, – зато вполне просторно и даже ковер на полу, а, кроме вполне приличного ложа, еще и стол с лавкой, и пара деревянных кресел, не особенно, правда, изящных, но для тюрьмы сойдет. Еще имелась своя уборная-умывальня – в отдельной комнате – по тем временам, вообще, роскошь неслыханная. Вожников так свою камеру и окрестил – узилище для вип-персон…

Князя там просто держали. Никто из высокого монастырского начальства не заходил, обвинения не предъявляли, и похожие один на другой дни тянулись бы невыносимо медленно, вот только Егор не имел такой привычки – страдать, – а, пользуясь всеми возможными способами, изучал и запоминал своих стражей, и о некоторых уже мог бы рассказать многое, если не всё.

Приносившие еду тюремщики относились к узнику весьма уважительно, правда, ни в какие разговоры не вступали – видать, то им было запрещено. Ничего! Князь улыбнулся, прислушиваясь к раздававшимся за дверью шагам… Еще не вечер!

Чу! Снаружи загремел засов…

– Добрый вечер, уважаемый господин Никто.

Господин Никто – именно так здесь к Егору и обращались, ясно – по чьему приказу. Сигизмунд – тут и думать нечего! Достал все-таки, хитрый черт, достал…

– Здравствуйте, господин десятник, – поднявшись с ложа, улыбнулся князь. – Или лучше сказать – святой брат?

– Я еще не монах.

– Понятно… Вот как, уже, оказывается, вечер? А я и не знал. Как там погодка?

– Да все дождь. Вторую неделю льет.

Тюремщик – круглолицый, с вислыми смешными усами и умным взглядом темных, слегка навыкате, глаз, мужчина лет сорока, коренастый и плотненький, чем-то напоминал Вожникову циркового борца.

– Ай-ай, – посочувствовал узник. – Как хоть урожай собрать? Присаживайтесь, брат Майер, в ногах правды нет… Впрочем, вы же здесь хозяин, что это я…

– Откуда вы знаете мое имя? – десятник бросил на князя долгий подозрительный взгляд. – Кто вам сказал?!

– Все! – светски развел руками Егор. – Каждое утро я слышу в двенадцать глоток – «Яволь, брат Майер! Яволь!»

– Ах, вон оно что… – страж улыбнулся и даже присел в креслице. – А я вот зачем к вам. Почтеннейший господин настоятель Гвидо фон Дорф интересуется – нет ли у вас каких-либо просьб по улучшению быта?

Ведь кое-что мы все же можем для вас устроить, к примеру – поменять матрас или простыни. Сказать честно, вы ведь совсем не доставляете нам хлопот, господин Никто, хоть нас и предупреждали об обратном. Так что вполне можете рассчитывать на свежие простыни, вполне!

– Что ж, это прекрасно, – потер руки князь. – Только вот у меня может оказаться множество мелких просьб, так, ничего для вас не стоящих… лишь для меня… Я бы составил список.

– Список?! – У десятника брови полезли на лоб.

Узник повел плечом:

– Ну, конечно! Список. Так и мне, и вам было бы легче, просто подали бы бумагу