Олег Гончаров - Княжич

Когда народ напился, напелся и наплясался, кто-то из Оскольдовой дружины кинул клич:

— Аида в Козары! Жидов[155] добивать!

И пошли…

Поджечь подворье погромщики не смогли. Жадно лизал огонь дубовые бревна, а сожрать не смог. Три дня маленький Соломон с сестренкой Сарой таскали воду и поливали стены. Словно чуял отец, что без пожара погромщики не обойдутся. Угадал.

Зато хозяевам подворья досталось. Не нашли подольские ни гривен серебряных, ни золота, ни рухляди мягкой. Только все в доме переломали да изгадили.

А потом за отца принялись. Бороду ему подпалили. Били жестоко. Пытали, куда добро попрятал. Не сказал отец. Вытерпел. Так они Сару на глазах у него насиловать стали. А когда отец умер, ратник варяжский ее топором зарубил. И Соломона убить хотел, да не успел.

Подоспели гои[156], те, что рядом с жидами в Козаре жили. Побоялись, что пожар от жидовских подворий на их дома перекинется. Подольских на колы подняли. И варягам Оскольдовым досталось.

Соломона коваль Здравень отбил. Ох и здоров был коваль. Оглоблей, что перышком гусиным, по варяжской спине прошелся. И мальчишку от неминуемой гибели спас. Соломон с сыном его Любояром дружбу водил. Выходит, не зря…

А потом…

Потом похоронили отца и сестренку, а Соломона в Саркел[157] к дальним родственникам с караваном отправили. За подворьем Здравень обещался приглядеть. А Любояр на память фибулу[158], им самим кованную, подарил.

Не дошел караван до Саркела. Печенеги[159] разграбили. Соломона с караванщиками в полон взяли. В рабство мальчишку продали.

Через много рук, и злых и добрых, прошел раб Соломон за пять долгих лет. Его перепродавали, проигрывали, отдавали за долги…

Только однажды повезло ему. Попал он к арабскому лекарю Ниязу ал-Хасан ал-Басри. Тот в Мараканду[160] из Басры по приглашению халифа направлялся. Остановился в караван-сарае. Приглянулся ему смышленый мальчишка-раб, вот он его в шахматы у хозяина и выиграл.

Не прогадал. Соломон действительно оказался сообразительным и прилежным. Читать и писать на арабском быстро выучился. Сначала в услужении у лекаря Нияза был. Потом помогать с больными стал. Присматривался, как ал-Басри недужных исцеляет. И учился изо всех сил. Трудная наука врачевания давалась ему на удивление легко. Через семь лет старый лекарь стал доверять ему больных. А перед смертью вольную дал.

Ушел Соломон из Мараканды. Добрался до Саркела. Нашел родственников. А те при кагане высокую должность занимали. В почете были. И для Соломона место подыскали. Три года он при дворе кагана лекарем служил.

А потом Олег Киевский город осадил. Измором Саркел на колени поставил. Пришлось кагану с ним договор заключать.

И отправился Соломон с войском Олеговым обратно в тот город, в котором впервые свет белый увидел. Да не простым пленником. Нужны были кагану Хазарскому свои глаза и уши на пути из варяг в греки. И стал лекарь Соломон лазутчиком…

Изменился Киев за пятнадцать лет. Больше стал, краше. И подворье отцово сохранилось. Сдержал слово Здравень, не позволил разор учинять. Приглядывал. До самой смерти своей туда чужих не пускал. И сыну то же самое завещал.

А Любояр не узнал Соломона. Да и сам Ковалев сын изменился. Вырос. Семьей обзавелся. Дочь у него Дарена появилась. Сам теперь ковалем стал.

Но сохранил Соломон фибулу, другом подаренную. Как сберег, лучше не спрашивать. Только по ней коваль и признал старого друга. А как признал, обрадовался.

А Соломон клад отцов выкопал. Рухлядь истлела, а серебру и золоту что сделается? Расплатился звонкой монетой с Любояром за пригляд. Тот сначала брать не хотел, но потом все же деньги взял. Новую кузню на них поставил. И зажили соседи в мире. Любояр железо ковал, а Соломон людей лечил.

Только и о поручении кагана лекарь не забывал. Регулярно с караванами в Саркел вести из Киева слал…

Шли годы…

Олега на Киевском столе Игорь сменил.

Только мелковат оказался новый каган. Невысокого полета птица.

С одной стороны, это Хазарскому каганату на руку было. Больно Олег силу имел. В крепкий кулак зажал он земли и народы, что жили вдоль всего пути из варяг в греки. Сумел под себя подмять и хитрых новгородцев, и простоватых черниговцев. Вражду между славянскими племенами прекратил. В единую Русь их собрал. Пришлось каганату на время забыть о том, что когда-то эти народы Саркелу подвластны были.

Только и пользы Олег хазарам немало принес. Торговые пути укрепил. Налог на купцов хазарских не тяжелый положил. Позволил и в Киеве, и в других русских градах торговлю налаживать.

И столицу хазарскую в покое оставил. На полдень, на Понт свой взор обратил[161]. До самого Царьграда дошел. Данниками гордых византийцев сделал. Ну, так это Саркелу в радость. Забыли на время кесари распри с хазарами. Союза с каганатом запросили…

А Игорь…

Так, ни рыба ни мясо. Когда малым был, Олега пуще отца родного слушал. А как вырос да без поводыря остался, так и в сомнениях погряз. Но поводырь нашелся. Асмудом его зовут. Под его дудку каган Киевский плясать с радостью начал. И не тайна это вовсе. О том народ на погостах и торгах в открытую толковище вел.

Олег, тот хитро поступал. Понимал, что для полян он находник. Вот и подмасливал их. Перуну Полянскому при народе киевском жертвы и требы приносил. Опять же добычей воинской с киевлянами делился. В походы войско полянское брал.

Асмуд не таков. Варяг он, варяг и по крови, и по разумению. Ему что славяне, что иудеи, что христиане. Разве ж такое может понравиться? Нет, не может. И не нравилось. Оттого-то киевляне роптать начали. Сначала тихонько. Потом громче.

Смотрел на это Соломон, слушал. Видел он, как недовольство Игорем растет. В Саркел доносы слал.

А потом Асмуд еще одну ошибку совершил. Вместо славянки Игоря на варяжке женил. Да еще на ком! На своей же дочери. Привез ее откуда-то из Ладоги. Народ киевский снова возроптал, но дружина варяжская быстро рты позатыкала. Тем паче Свенельда, сына Асмудова, Игорь воеводой поставил…

Прочно семейка на Старокиевской горе обосновалась. Порой и неясно было, то ли Игорь Русью правит, то ли Асмуд, то ли Ольга — кукушка ночная.

А тут как раз из Саркела послание пришло. Дескать, нельзя ли поближе к кагану Киевскому подобраться? Отчего же нельзя? И случай удобный представился.

Собрался Игорь на печенегов[162]. Велел ковалям заказы от горожан да крестьян окрестных не принимать. Только мечи ковать, кольчуги вязать приказал. С каждой кузни по десять мечей да по три кольчуги.

Навалилось на Любояра работы — непочатый край. Не по его силам только. Он же все больше по-мелкому ладил. Ножи ковал. Коней в подковы обувал. А тут такой оброк. Да и невмоготу одному. Был бы сын… только нет сына. А дочь молотом махать не будет. Не справился Любояр. Долг на него тиуны[163] повесили. За тот долг Дарену в холопки забрали.

Помог ему Соломон. Знал он, как хлеб рабу достается. Дал Любояру денег. Тот ключника подмазал. Определили Дарену в сенные девки. В пригляд за маленьким Святославом.

Занедужил как-то малыш. Ольга в крик. А тут Дарена подсказала, кого на помощь позвать. Так Соломон стал вхож в терем кагана Киевского.

Из первых рук каган Хазарский знал, что на Старокиевской горе творится. Оттого и арабов на Византию натравил, когда Игорь решил на Царь-град пойти. Иначе не видать бы Киеву греческой дани. Только невыгодна была Саркелу победа Византии. Отобьется кесарь от Руси, на Хазарию войско пошлет. Пусть уж лучше по-прежнему дань Киеву платит. И хотя Феофан Игоря в пух и прах перед Судом разбил, ладьи его огнем греческим пожог, только добить не смог[164]. Руки кесарю Роману арабы связали. Да так крепко, что он, спустя три года, сам в Киев послов прислал. Старый договор обновить.

А теперь вот Соломон узнал такое, отчего впору самому в Хазарию бежать.

Нет больше Игоря. Сгинул в древлянских лесах. И затрещала Русь по швам, как корзно[165] изношенное. Еще немного, и начнут разбегаться земли всяк в свою сторону. Мал Древлянский уже с себя киевскую стопу снял. Теперь и другим дорожка расчищена. А там, глядишь, опять под хазарский присмотр попадут.

Лишь подтолкнуть камушек надобно, потом он и сам под горку покатится. А толкнуть силы найдутся.

Оттого и не пошел Соломон на свое подворье. Устал он сильно, Асмуда в чувство приводя, и спать хотелось. Однако не до сна сейчас. Ой не до сна…

Так размышлял Соломон, шагая по деревянной мостовой в осенней ночи. Лай собак иногда отвлекал лекаря. Он беззлобно поругивался на них. Кутался в зипун от прохладного ветерка и мечтал о хорошем корце[166] горячего сбитня[167].