Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

раньше. Положил на коня черкеску, снятую с убитого горца, чтобы поменьше страданий испытал раненый. Перекинул веревку через дерево, сделал обвязку и лошадью поднял бедолагу.

Затем завалил корпусом на седло, выровнял. Стал укладывать его боком, чтобы он не лежал грудью прямо на седле. Пропустил ремень через грудь и бедра, привязал к луке и зафиксировал сзади.

Получилось, что он полулежит на боку, прижатый к седлу и не может скатиться. Руки у него и так были прижаты повязками, так что лишнего движения не должно быть. Проверил, дернул за ремни, покачал его — держится.

Конечно, перед погрузкой всех, кроме раненого, я тщательно их обыскал. Что с бою взято… Мне еще надо долги возвращать атаману. С путника я ничего не забирал, только ослабил пояс и поправил одежду, чтобы ткань не давила на повязки.

С горцев снял три шашки, четыре неплохих кинжала, денег в общей сложности сорок рублей серебром с мелочью, дульнозарядный пистолет, три ружья, состоянием похуже, чем мое. Ну, естественно, пояса, подсумки, да и припасы на лошадях имелись кое-какие и запасная одежда. Еще глянул на коня раненого горца, он уже отходил, все-таки решил прибрать с него седл и седельные сумки, в хозяйстве сгодятся.

Всего теперь у меня было три лошади: две под мертвыми и одна под раненым. Везти придется всех.

Решил немного передохнуть перед дорогой и достал остатки вчерашнего жаркого из подсвинка. Оно было горячим. В сундуке продукты не портятся и сохраняют ту же температуру.

— А вот и наш попугай! Привет, Хан! Вот когда что-то таскать надо, от тебя помощи не дождешься. А как брюхо набить — так ты первый в очереди! — хохотнул я, доставая на камень пару кусков свежей печени из сундука.

Сапсан, естественно, ничего мне не ответил, а сразу набросился на еду.

Увязал животных цугом и направился в путь.

— Ну что, граждане, абреки и не очень! — пробормотал я. — Марш-бросок до станицы объявляю открытым. Кони сделали первые неуверенные шаги.

Тела горцев покачивались, раненый изредка тихо постанывал в бреду. Я медленно повел их по тропе в сторону станицы. В голове уже крутилось, что я скажу деду, есаулу и всем прочим, при виде такого каравана.

«Главное — довезти живого, — подумал я. — А там будем разбираться, кто он, откуда, и зачем за ним три горца носились».

* * *

Я сидел распаренный на веранде и пил чай. Алена сделала замечательные пироги с мясом из добытого подсвинка, и теперь они залетали на ура, насыщая молодой организм.

Горячий пар с дубовым веником практически избавили меня от накопившейся за последние дни усталости. Я огляделся вокруг. Возле хаты дед о чем-то разговаривал с Аленой. Доносился лошадиный храп из-под навеса.

Я невольно хмыкнул, вспоминая, как меня встречали в станице.

Когда я только показался на подъезде с таким караваном, народ стал мигом выходить на улицу, будто на партийное собрание. Бабы из-за плетня таращились, пацаны, провожая меня шушукались. Из разных мест доносились голоса:

— Гриша идет!

— Гляди, гляди, сколько коней, вот же Прохоров!

— Вон, абреки мертвые…

У ворот уже ждал дед. Он стоял, опираясь на клюку, нахмуренный. Увидел тела на лошадях, скривился и покачал головой.

— Ну, Гришка, — только и выдал. — Тихонько, говоришь, схожу?

Я пожал плечами:

— Сам рад бы рад без приключений обойтись, деда, но, как видишь.

Сначала отвез тела к атаману. Так положено было. Во дворе у Строева уже ждали два казака в годах и писарь. Возле коновязи чинили телегу.

— Опять ты с добычей, Гришка, вот неугомонный! — Атаман посмотрел на меня, прищурившись. — Рассказывай.

Я коротко пересказал, как было: погоня, выстрелы, раненый путник. Писарь шуршал бумагой, старательно выводя каракули пером.

— Лошадей, — кивнул атаман на трофей, — тогда забираю в счет долга?

— Отправлю, как в прошлый раз, в Пятигорск, — продолжил атаман. — Там их шустренько пристроят, ну а потом тебе скажу, сколько осталось.

— Да, Гаврила Трофимыч! Куда мне столько скотины? Продавайте с седлами сразу. А ежели у казаков станичных у кого с лошадкой проблемы, так можете и здесь оставить. Рассчитаются, не спеша потом с вами.

— От это дело говоришь, казачонок! Вон у Ереминых Сашке и Михаилу к службе пора готовиться, а с деньгой туго. Ну а тут не оставим безлошадными казаков.

Оружие оставлю? — спросил я.

— Забирай конечно, — махнул он рукой.

— На кой тебе столько, никак войну затеял?

— Да что ты, атаман! — хохотнул я, — тоже потом продать в Пятигорске. Винтовку хочу казнозарядную, а она стоит недешево, вот и собираю потихоньку.

Атаман лишь хмыкнул, провел руками по густым усам и махнул рукой, мол делай как знаешь.

— А где раненый?

— На нашем дворе он, Аленка его сейчас пользует. Состояние тяжелое, но глядишь выкарабкается.

— А кто он вообще?

— Сам толком не понял, — признался я. — Одежда горская, а вот на лицо больше на полукровку смахивает. Похоже то ли отец, то ли мать русские были. Как на ноги встанет, надеюсь, расскажет, и пусть решает куда дальше.

Атаман хмыкнул, усмешка вышла невеселая.

— Добрый ты, казачонок, — сказал он. — Ладно, лечи. Только гляди в оба, чтобы он ночью за кинжал не схватился. Чтоб потом не пожалел о таком госте.

Раненого я к атаману не повез, а сразу выгрузили его дома. Проняка с Трофимом помогли, тобы он не дай Бог не уронить. Разместили в сарае, который до недавнего времени заменял дом нам самим.

Пока хата была не готова, сарай успел приобрести вид жилого помещения, так что в августе в нем еще вполне можно пожить.

За последнее время я его под себя обустроил: почистил, подлатал крышу, притащил пару сундуков, старый стол, лавку. А дальше, надеюсь на ноги встанет наш гость. Там было сухо, не дуло, стояла лежанка и маленькая печка для обогрева.

Когда того затаскивали вместе с дедом, он стонал, но в сознание не приходил.

— Алена! — крикнул дед. — Готовь воду, чистое белье и травы свои!

Она захлопотала быстро, как всегда. Закатала рукава, оглядела раненого.

— Выходим, — констатировала после осмотра.

— И как ты это определяешь? — буркнул я, — что он выживет?

— По запаху от ран и по глазам, — ответила она, даже не глядя. — Ты мне только не мешай.

Пока я таскал воду и подбрасывал дрова в печку, Алена возилась с повязками. Она аккуратно разрезала остатки одежды, сняла дорожные бинты, промыла раны уже как положено.

Раненый бредил. Сначала по-горски, потом вдруг выдал несколько несвязных слов по-русски, но так, что разобрать было трудно.

— Понять все равно нельзя, — тихо сказала Алена. — Горячка у болезного.

— Ну,