Возвращение к истокам - Денис Старый

принять своё решение. И уже потом — либо подчиниться мне, либо уйти. Это как выборы лидера государства в будущем. Сперва люди решают, потом они подчиняются решениям избранного человека.

— Мы не можем отказаться от родов своих. От нас наши родичи не отвернулись, — после продолжительной паузы сказал мудр Доброслов. — Но и ты вел нас. Ты сделал так, что каждый из нас нынче богаче любого своего родича и может претендовать стать важным человеком в общинах своих. Так что решение сложное.

— За всех не говори! — неожиданно для меня грубо и решительно сказал сотник Некрас.

Обычно этот боец, могучий и рассудительный, находится в тени. Он всегда, если только не на поле боя, где очень даже активен, был задумчивый и молчаливый. Сторонится общаться, если только не по делу. Если и присутствовал у костра во время нашего странствования, то слушал. Редко улыбался, когда все заливисто смеялись. Но все же являл эмоцию, не был полностью черствым.

Я уже уверен, что у этого человека есть что скрывать. У него своя тайна и не мне со своими вывертами судьбы, требовать признаний. Его история должна быть чем-то похожа на мою, потому как он неожиданно для всех рьяно и откровенно стал поддерживать меня.

Я ведь не сразу собрал людей для разговора. Как и положено, вначале изучил общественное мнение, узнал, что же думают люди относительно всего того, какие новости просочились для коллективного обсуждения в отряд.

Славмир мне в этом очень сильно помог. Рыжий умеет так подкрасться, что его никто и не видит, и не воспринимает, что он есть. Потому-то люди не стеснялись и говорили всё то, что они думают. А и узнали бы, что их слушают, сильно бы не стеснялись. Ведь я…

К моему сожалению, военный вождь. А если нет войны? Так и я не нужен. Вот такие пертурбации общественного сознания.

— Я буду с тобой, военный вождь. И людей из своей сотни я не неволю, но вы меня знаете… — решительно и, я бы даже сказал, напористо, грозно глядя на всех собравшихся мужчин, продолжал говорить Некрас. — Я старался быть для вас старшим братом. И пусть я один из самых старших в отряде по летам своим, но принимаю Андрея как отца своего. Я произнес свое слово.

Если бы не такое напряжение, я мог бы и прослезиться. Когда от человека не ждёшь откровения, когда считаешь его чуть ли не бесчувственным… И тут он выдаёт этакую искреннюю эмоцию, такие чувства, что диву даёшься, откуда у этого человека всё это взялось.

— И я с тобой! — выкрикнул Хлавудий.

— Ты-то куда! — всплеснул руками Пирогост. — Даже не посетил родичей своих.

— А что ж, с чего мы не посетим? Разве же нам запретят это сделать? А вот после вернёмся. Я пахарем быть уже не смогу. А в родах наших воинов не жалуют: каждый землю орать повинен. Не буду! — скащал Хлавудий.

Прямо не хмурый, пасмурный вечер с накрапывающим дождем, а момент откровения и удивления. Хлавудий заговорил, причём, вполне грамотно, даже в какой-то степени уел своего дальнего родича Пирогоста. И тот только недоуменно развел руками.

Мой телохранитель Пирогост. А ведь я на него надеялся больше, чем на всех остальных. Вот только он подчинялся мне безоговорочно в походе. Сейчас, почему-то, может из-за женщины, рвется в свой род. Нужно будет с ним позже поговорить по душам. Пирогост не должен скрывать от меня свои мотивы. А мне важно знать, чем руководствуется этот человек, чтобы осознать и принять мнения других.

— Вы поклянётесь мне, что останетесь со мной и подчинитесь. А после сможете уйти и повидаться со своими родными. Пусть они знают, что будут у них защитники. Если они призовут нас — мы придём и поможем им. И торговать мы будем. И жён брать с их родов, — сказал я.

Посмотрел на людей, понял, что в головах сейчас происходит переосмысление своего мировоззрения. Уйти из рода! Немыслимо. Но один немыслимый поступок эти люди уже совершили. Они пошли со мной на войну.

И если эти люди — все, кто решился пойти на край света и воевать, кто наиболее активный из склавинов, — сомневаются, то что же говорить о тех, кто привык к существующему порядку.

Хлавудий, на самом деле, несколько неправ. У склавинов уже есть такая прослойка обществ, как воины, которые, конечно, могут землю пахать, но всё же чаще занимаются тренировками. Их мало, но они есть. И тот же Пирогост явно из таких. Не представляю его за плугом, ну или сохой, чем там нынче пашут.

В славянском обществе вовсю идёт процесс, когда из хороших охотников мужчины становятся в целом неплохими воинами. Впрочем, насколько я понял, ещё не пришло осознание, что воин должен не землю пахать, а совершенствовать свои боевые качества. Его обязанность — быть всегда готовым умереть за тех людей, которые его кормят.

— Так ты скажи, военный вождь, что же ты предлагаешь нам. Что измыслил ты для себя? — последовал, наконец, конкретный вопрос.

Задавал его отнюдь не приближённый ко мне человек. Этого молодого воина я уже приметил. Он командовал десятком. И что, несомненно, говорит в пользу десятника — он не потерял ни одного бойца из вверенного ему подразделения. При этом я видел его в бою, и ни он, ни его люди точно не прячутся за спину других.

— Я скажу вам, люди, — набравшись решительности, поняв, что пришло время и для пламенных речей, начал я. — Я хочу создать свой род. И вы в нём будете родичами моими, если только останетесь со мной. Но предупреждаю вас, что мы можем уйти куда-нибудь, возможно, и намного дальше от родов ваших. Но никого не призываю рвать связи с родичами своими. И если выберете путь, по которому я предлагаю вам пройти, то изменить своё решение вы уже не сможете. Выход из общины — смерть. Ибо мы будем создавать многое из того, о чём поведал мне бог Сварог. Лишь для избранных знания те доступны. Вы — избранные, те из вас, кто пойдет за мной. Ну а если кто ещё захочет присоединиться к нам, подчиниться мне, как военному вождю и отцу вашему, то я рад буду этому человеку.

Я посмотрел на людей. Слова о смерти они восприняли негативно. Я понимал, что, произнеся эту фразу, могу отвадить некоторых из своих воинов, и они побоятся идти за мной.

Однако я собирался сразу же расставить приоритеты. Те люди, которые пойдут со мной, не могут уйти и прийти