Воронцов. Перезагрузка - Ник Тарасов

рукой Илья, словно извиняясь за то, что не сразу вспомнил про эти запасы.

Обошли штабеля, внимательно посмотрели на качество древесины. Ни плесени, ни жуков-короедов — бревна отлично просохли на сквозняке между укладочными брусками, и ровные, словно по линейке отобранные. Хороший материал, видать, мужики знали толк в заготовке леса и умели правильно складывать.

В основном тут были осина, сосна, ольха и вон там берёза — белоствольная красавица. Я прикинул в уме: для опор мельничного колеса вполне сойдёт любая из этих пород. Но вот для самого колеса и ответственных шестерёнок нужен дуб — твёрдый, надёжный, не боящийся воды.

Илья, поймав мой задумчивый взгляд и угадав мысли, сказал:

— Там, барин, дальше дубрава начинается, где-то верста отсюда будет. Там и дуб заготовленный есть, хороший.

— Веди, — кивнул я решительно.

— Петь, Митяй, вы тут останьтесь и отберите штук пять-шесть стволов самых ровных, чтоб без сучков были и трещин, — распорядился я. — А мы с Ильёй за дубом сходим, так быстрее управимся.

Пётр с Митяем принялись деловито перебирать брёвна, простукивая их обухом топора и прислушиваясь к звуку — опытный плотник сразу определит, хорошее дерево или нет.

Оставив их у штабелей, мы с Ильёй двинулись дальше по едва заметной тропе. И действительно, лес менялся на глазах, словно мы переходили из одного мира в другой. Сосны постепенно редели, потом и вовсе сошли на нет, уступив место дубам — сначала корявеньким придорожным, но крепким на вид.

Прошли ещё с километр и вот она — настоящая дремучая дубрава. Вековые великаны стояли плотной стеной, их кроны переплетались так густо, что солнце с трудом пробивалось к земле отдельными золотыми пятнами.

Дошли до места, о котором знал только Илья — видать, не каждому доверяли местоположение такого богатства. И действительно, несколько внушительных куч брёвен лежали аккуратно сложенными, и что особенно порадовало — с деревянными перемычками между каждым слоем для лучшего проветривания.

— Гляди-ка, как грамотно сложено, — присвистнул я, обходя штабеля. — Каждое бревно дышит, влага выходит равномерно. Кто ж такой мастер был?

— Да старый Герасим ещё, царствие ему небесное, — ответил Илья с почтением в голосе. — Он всю жизнь с лесом работал, знал каждое дерево в округе. Говаривал: дерево — живое, с ним ласково надо, тогда и служить будет верно.

Подошёл ближе, провёл ладонью по коре. Дуб действительно отменный — плотный, тяжёлый, без единой трещинки. Такой и через сто лет будет как новый стоять.

Мужики, сушили как положено, как для себя, знали в этом толк, чтоб не гнило и на ветру сохло быстрее. Каждое бревно проверяли, постукивая костяшками — глухой звук означал гниль внутри, звонкий говорил о здоровой древесине. Илья даже нюхал торцы — опытный плотник по запаху определит качество дерева лучше любого прибора.

Выбрали в итоге семь стволов в диаметре сантиметров по сорок-шестьдесят. Благо не длинные были — метра по три каждый, и, кряхтя от натуги, используя шесты как рычаги, кое-как закинули их в телегу. Зорька, когда трогалась с места, аж фыркнула недовольно от тяжести, но сдюжила в итоге — поехали назад, к Петру с Митяем.

Те уже справились, выбрали самые лучшие стволы и мы догрузили воз берёзовыми брёвнами. Колёса телеги заскрипели тревожно под двойной нагрузкой, и мы, подтолкнув в помощь Зорьке телегу, двинулись вперёд. А дальше направились к Быстрянке, к перекатам, где я планировал начать делать мельницу.

Проходя мимо Уваровки, из-за забора внезапно выскочила Машка с котомкой в руках. Подбежала быстро, всучила мне свёрток, видно было — пироги ещё тёплые да квас в бутыли, и как будто бы случайно придержала руку на моём плече. Её пальцы были тёплыми даже через рубашку чувствовал. Затем улыбнулась вроде украдкой, но мужики всё заметили — в деревне от любопытных глаз не скроешься.

Я поймал её взгляд, кивнул благодарно, и она умчалась обратно за забор, только русая коса мелькнула на бегу. Сердце екнуло от такой заботы.

Илья, шагая рядом с телегой, как бы невзначай заметил, покашливая:

— Хороша девка Машка, барин. Умная, работящая. Таких нынче и не сыскать.

Петька же шёл рядом и подхватил мысль:

— Вы уж простите, Егор Андреевич, но прошу — не обижайте её. Я её знаю ещё с Липовки, как Фома с Пелагеей и с ней переехали, так с тех пор и знаю. Добрая она, хорошая, не сыскать таких нынче. Сердце у неё золотое.

Митяй молча кивнул, поддерживая товарища. В его глазах читалась та же просьба.

Я зыркнул на них строго, но не озлобился — понимал, что говорят от чистого сердца.

— Правы вы, мужики, только не ваше это дело в конечном счёте. Но скажу точно — обижать не буду и никому другому не позволю. Ясно⁈

Они лишь кивнули разом.

И тема, собственно, закрылась.

Я шёл дальше, поглядывая на воз, как бедная Зорька его еле-еле тащит, перебирая уставшими ногами, а сам думал о Машке. Она ведь стала моим всем в этом странном мире. Она мне как якорь спасительный, который я бросил в бурном море неопределённости. Но тут не двадцать первый век, где можно просто съехаться и жить в своё удовольствие.

Здесь вольная, купчая для Фомы, свадьба — всё это такая тонкая шахматная партия, где ничего нельзя упустить и ни одного хода не сделать зря, иначе улечу на самое дно социальной лестницы. Одно неверное движение — и считай, жизнь сломана. А тут репутация боярского рода, как ни как.

Ну а пока… пока она просто рядом со мной. И это самое главное, что у меня есть в этом мире.

У Быстрянки перекат все так же бурлил и пенился. Вода била о камни с такой силой, что брызги летели на несколько метров. Идеальное место для водяного колеса — течение мощное, постоянное.

Мы разгрузили тяжёлые брёвна, отвязали измученную Зорьку, чтоб походила по берегу и отдохнула. Сами же перетаскали брёвна к тому месту, где я планировал ставить колесо — выбрал участок, где берег был покрепче и поровнее.

Я вытер пот со лба и прикинул: вот достанем дуб морёный, про который Петька говорил, да с такими опытными мастерами — наверное, даже меньше чем за месяц управимся со всей конструкцией. Главное — не торопиться и делать всё по уму.

— Петь, — сказал я, показывая рукой на камни у самого берега, — будет стоять наше колесо вот там. Видишь, как удачно природа всё