Спасти кавказского пленника - Greko

богатство свалится за барона. Он к нему с уважением относится, как к дворянину. Разговаривает вежливо.

— Ага! А цепи надел от большой любви…

— Боится его упустить.

— То есть он из аула почти не выезжает?

— Редко-редко. То арбу с просо привезет. То пленного татарина. Бедно живут. Земля плохо родит. Потому и промышляет воровством. Но больше соседей донимает. За Кубань идет лишь в составе больших отрядов, когда отказаться никак нельзя.

— Сможешь место на карте показать, где аул стоит?

— Извиняйте, господин офицер. В картах ничего не понимаю.

Попытался расспросить про аул, про приметы. Казак мало чем мог помочь. Сидел взаперти. Ничего не видел. Когда бежал, было не до примет. Лес, горы…

Стал обсуждать с Беймурзовым, как определить точку поиска. Каймурза пожал плечами. Он и сам в картах ничего не понимал.

— Нужно ехать к князю Тембулату! В аул Шахгирей.

— Не велено, — отмахнулся прапорщик.

— Князь мне не начальник! Сказал, едем — значит, едем!

Беймурзов удивился. Поколебался. Махнул рукой.

— Ну, поехали, раз настаиваешь.

Все тем же большим отрядом поскакали в Псебай.

Дорогой Каймурза все меня пытал:

— Объясните мне, господин прапорщик! На Святки — или какой там у русских праздник — затевают в станицах веселую игру. Девки встают в круг лицом наружу. Держат в руках жерди. Молодые казаки на конях должны внутрь пробиться. А девки их жердями отталкивают. Кто прорвался, может любую целовать, сколько захочет. А у меня никак не выходит, — прапорщик состроил жалобную мину.

— А у других получается?

— У русских, кто покрасивее, — признался Беймурзов.

Я оглядел скуластое лицо Каймурзы с исторически сложившимся разрезом глаз.

— Вот тебе и ответ!

— Почему так говоришь? — возмутился ногай. — Я красавчик, каких поискать!

… У шахгирейцев Тембулата не было. На хозяйстве «сидел» его буйный братишка. Стали втроем гадать, где могут держать Торнау. Ничего путного не придумали. Бий Карамурзин к абадзехам ездил редко. Каймурза и вовсе у них не был. Но Тамбиева встречали.

— Не пойму я, — признался Карамурзин-младший, — чем этот кабардинец абадзехам угодил? Разбойник из него худой. Кичится своим древним происхождением. Абадзехи своих князей повыгоняли. На кой им сдался кабардинский?

Этого нам не смог объяснить и вернувшийся вечером Тембулат. Узнав о рассказе казака, он пришел в волнение, но не настолько, чтобы восхищаться или немедленно выдвигаться на поиски.

— Я Джансеида отыскал. Долго с ним говорили. Старый хаджи сам не рад, что влез в эту историю с Торнау. Умные люди ему объяснили, что больше позора нашел, чем славы. Вот он и думает, как все обратно отыграть. Попросил его передать Тамбиеву, что царское правительство от идеи выкупа отказалось. Но родственники готовы собрать двенадцать тысяч рублей серебром. Джансеид обещал содействовать.

— Быть может, он хочет с русскими замириться?

— Это вряд ли. Понимает, что мосты сожжены. Вы спрашиваете, почто Тамбиеву почет? Я еще больше удивляюсь, зачем Джансеид снова русским канлу объявил. Старый уже. И мудрый. Сказал мне: «если все объединятся, век пройдет, пока русские горы захватят». Не уверен лишь, что выйдет у черкесов сплотиться. Но оружие на стену вешать уже не хочет.

— Как он с такими мыслями может думать о возвращении нам русского? — удивились все присутствующие.

— А он и не думает возвращать, — хитро улыбнулся Тембулат. — Но и не станет возражать, если Федор сбежит с нашей помощью!

— Но ведь казак сказал, что Торнау у Тамбиева! — вскричал я.

— Пока — у Тамбиева, — согласился князь. — Но я договорился с Джансеидом, что он русского заберет к себе. Будет лечить. А то, не дай Аллах такому случиться, пропадет офицер. И останется Тамбиев без двенадцати тысяч. А еще он испугался, как услышал про смерть Аслан-бея. И теперь может думать, что опасно держать у себя русского.

— Тамбиев хитрый, — возразил Бий. — Не пойдет на такое.

— И не таких хитрецов вокруг пальца обводил, — спокойно возразил Тембулат. — Посоветовал я Джансеиду пообещать своему подельнику две тысячи целковых, если офицер умрет или исчезнет.

— И он согласится? — усомнился снова младший брат.

— Куда он денется⁈ — хмыкнул Карамурзин. — Но затаится рядом. Будет следить, чтобы ничего не случилось. Чтобы поднять абадзехов в погоню, если Джансеид предаст.

— Как же нам быть⁈ — в волнении спросил я.

— Тоже спрячемся поблизости. Не сможет Тамбиев вечно сидеть на одном месте и караулить. Как отъедет, так и начнем действовать.

— А нас не заметят?

— Чтобы меня, старого абрека, кто-то нашел в лесу, если сам того не захочу⁈ Не бывать такому никогда!

— Когда же устроим засаду?

— Джансеид пришлет гонца! — самодовольно ответил Карамурзин. У него все было просчитано наперед.

Гонец прибыл через три дня. Мы сразу выдвинулись в поход. С нами был переводчик Тембулата Кривой Али. Захватили с собой побольше войлочных подстилок и теплую одежду для Торнау. В горах в любое время прохладно, а сейчас, в конце октября, и вовсе можно было дать дуба от холодрыги и постоянного дождя. Сколько нам придется скрываться в лесу, никто предсказать не мог.

Не доезжая до аула Джасеида, спрятались в глубокой балке. Огонь не разжигали. Укрылись ветками. Карамурзин специально отъехал в сторону, чтобы проверить маскировку. Замечаний не сделал. Отправился вместе с гонцом и Кривым Али в аул.

Вернулся через несколько часов.

— Я виделся с Торнау!

Все пришли в возбуждение. Посыпались вопросы о пленнике.

— Притворяется сильно хворым. Сам не то чтобы здоров, но в седле усидит. Условился с ним о сигналах. Оставил в ауле Кривого Али, чтобы он подал тайный знак Федору, когда придет время.

— А когда оно придет?

— А это от Тембиева зависит. Он, как я и предсказывал, засел тут неподалеку.

Поехали к аулу, где прятался кабардинец. Заняли позицию. Потянулись дни ожидания.

Лежать без движения, зарывшись в листву, вообще не сахар, а в мокром осеннем лесу — особенно. Бурки пропитались влагой и грели плохо. Огонь не разожжешь — не поесть горячего, не обсушиться.

Не удивительно, что в какой-то момент только одна мысль и овладела мною.

«Сейчас бы в теплую постель, к Тамаре под бочок. Прижаться к ней, зарыться в её тоненькую шею, вдохнуть этот неповторимый запах! Как же пронзительно говорил старый солдат в „Они сражались за Родину“! „Я уже забыл,