Котенок. Книга 1 - Андрей Анатольевич Федин

за дверь. И как подумал тогда, что преспокойно переживу обиду своей соседки по парте. Решил вчера вечером (усевшись на Алинин диван), что пусть уж Волкова ненавидит меня, а не жалеет себя. И что лучше уж я в понедельник посижу рядом с обиженной одноклассницей на уроках, чем постою в траурном зале около её гроба. Пока я выслушивал от Алины (вполне заслуженные) обвинения, окна её квартиры оставались закрытыми. Я сам себе наполнил стопку водкой и слушал слегка дрожавший голос Волковой. Не в первый раз мне говорили, что я «гадкий, подлый и бессердечный». «Зато уеду в ноябре из этого городишки со спокойной совестью», – рассуждал я. И дегустировал «Столичную».

Алина едва слышно застонала.

Я погладил её по голове – Волкова тут же затихла.

Вчера я опрокинул себе в горло три стопки холодной водки, прежде чем хозяйка квартиры уверилась в бесполезности своих попыток и вернулась на своё место в кресле около журнального столика. После чего Алина долго игнорировала моё присутствие. Травила меня табачным дымом. И даже бровью не повела, когда я взял в руки гитару – лишь утёрла платком слёзы и убрала под стол пустую бутылку из-под «Алиготе». Водка подняла мне настроение, а звуки гитарных струн вернули душевный покой. Поначалу я не говорил с Волковой. Только наигрывал мелодии. Потом пустил в ход песни. Вспомнил три песни «о маме» («Мама» на стихи Милявского, «Балладу о матери» Дементьева и «Поговори со мною, мама» Гинзбурга). Добавил к ним композицию Земфиры «Хочешь?» и песню «Ты знаешь, так хочется жить» группы «Воскресенье». Спровоцировал этим водопад слёз из глаз Волковой.

Потом под тихую мелодию поведал Алине, от чего и когда «в том сне» умерли мои родители. Почувствовал, что «стена» между мной и моей соседкой по парте дала трещину. Спел три грустных романса. Разбавлял их рассказами «о будущем». После второй бутылки вина Алина всё же завязала со мной беседу – тогда я и выяснил её сегодняшние планы и «происхождение» этой «нежилой» квартиры, где мы находились. Не забывал я и о пении: музыка хорошо влияла на настроение. Вот тогда-то я и вспомнил, что во многих своих «любовных» романах утверждал: лучший способ разрядки эмоционального и физического напряжения для женщин – это хороший секс. Посетило меня это откровение, когда бутылка «Столичной» почти опустела. Тогда оно показалось мне мудрым, логичным и… своевременным. Я включил режим «самопожертвования» и перешёл в своём концерте на любовную тематику.

Я опять почувствовал уколы боли, прижал к вискам ладони.

Снова взглянул на спящую Алину и мысленно себя отругал: «Целитель женских душ… безмозглый!»

Но всё же признал, что вчера организовал правильную «осаду». Я грамотно использовал все доступные и «разрешённые» приёмы для соблазнения школьницы. Применил накопленный за годы общения с женщинами опыт. Пустил в ход всё своё обаяние. Сделал поправку на выпитое девчонкой вино. За пару часов провернул настоящий блицкриг. Ещё тогда, вечером, понимал: выскользнуть из моих «сетей» у юной неопытной девицы не было никаких шансов. Но я чувствовал себя (обкладывая жертву «флажками») вовсе не старым развратником. Я видел себя тогда благородным лекарем, бесстрашно и умело боровшимся за жизнь и здоровье пациентки. А потом так же ответственно я проводил «лечение» – с поправкой на то, что пациентка «принимала оздоровительные процедуры» в первый раз. И даже позаботился о том, чтобы лекарство не дало «побочных эффектов» (через девять месяцев).

– Идиооооот, – едва слышно простонал я.

Взглянул на Волкову – убедился, что не разбудил стоном Алину.

Сжал между рук свою голову. Вздохнул. Мысленно пообещал себе, что больше (в этой новой жизни) никогда не проглочу ни грамма… «Столичной».

Всё же встал с дивана и прогулялся в уборную. По пути прихватил с журнального стола трусы и очки. В темной прихожей едва не поскользнулся: наступил на мокрое пятно.

Тихо выругался.

Прошептал:

– Ну и гад же ты, Барсик!

На обратном пути обошёл «заминированную» территорию по дуге: ступал у самого плинтуса.

– Не включай в этой комнате свет, – услышал я Алинин голос, когда вернулся к дивану.

Увидел, что Волкова сидела у стены, куталась в одеяло.

– Тебе пора уйти, – сказала Алина.

Добавила, пока я раздумывал над ответом:

– Ты обещал Снежке, что явишься сегодня на уроки. Или ты забыл?

Я махнул рукой – спровоцировал боль в затылке.

– Приду ко второму уроку. Или к третьему.

– Уходи, – сказала Волкова.

Говорила она тихо и спокойно, без истеричных ноток в голосе.

– Я в школу сегодня не иду, – сказала Алина. – Снежка об этом знает. Приберусь здесь. Покормлю Барсика. И спущусь к бабушке. Узнаю, как она себя чувствует.

Сказала:

– Не переживай, Крылов. Я не заставлю тебя на мне жениться.

Волкова отбросила с лица волосы.

– Мы с тобой ещё вчера всё выяснили, – сказала она. – Ты не любишь меня. Я не люблю тебя. Помнишь?

Память ответила на «запрос», что ночью действительно был такой разговор.

Я кивнул.

– Так что у меня нет к тебе никаких претензий, Крылов, – сказала Алина. – Надеюсь, что и у тебя ко мне – тоже.

Волкова дёрнула плечами.

– Но не питай надежд на продолжение, Иван. Что было, то было. Но больше такого не будет. Я ни о чём не жалею. Хотя и плохо помню эту ночь.

Я рассмотрел усмешку на её лице.

– Лишь бы только она мне не аукнулась в будущем, – сказала Алина, – эта сегодняшняя ночь. Не хотела бы я сдавать выпускные экзамены на девятом месяце беременности.

В её глазах отразились краски рассвета.

– На счёт этого не переживай, – сказал я. – Ты не беременна.

– Спасибо.

Волкова кивнула.

Хозяйка квартиры указала на кресло.

– Твои вещи там, – сказала она. – Кроме трусов. Но их ты, как вижу, уже нашёл. Одевайся, Иван. И уходи. Увидимся завтра в школе.

Алина вздохнула.

И добавила:

– Очень надеюсь, Крылов, что ты не проболтаешься о том, что было между нами сегодня ночью.

* * *

Алина меня не провожала.

В прихожей я обулся, набросил куртку (проделал это под бдительным присмотром выглядывавшего из-за угла Барсика).

Почувствовал тяжесть в кармане – сунул туда руку и нашёл в нём небольшую книжицу: «А. Солнечная. Рисунок судьбы: избранные произведения». Вчера я с Алиной об этой книге (и о поэтессе Алине Солнечной) не разговаривал. Хотя и планировал вечером затронуть эту тему. Но позже изменил свои планы: причём, кардинально. Я вздохнул, повертел книжицу в руке. И спрятал её обратно в карман. Подумал, что сейчас для разговора о ней не самое подходящее время.

Шагнул за порог, бросил прощальный взгляд вглубь