Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан

Вот и сейчас, я растянулся во весь пол и, что-то бормоча невнятное и несомненно довольно веселое, рисовал. Из под черного грифеля карандаша выходили контуры горных массивов, причудливых изгибов рек, заливов и островов. Вот с севера на юг, от побережья Северного ледовитого океана и до реки Урал в районе Казахстана протянулась огромная горная система в виде десятка разновеликих треугольничков, означавших Уральские горы. После карандаш перескочил на Новую землю, дорисовывая ее извилистую северную часть в Баренцовом море. Дальше начал вырисовываться полуостров Ямал, больше напоминавший не часть целого континента, а здоровенную челюсть черепа доисторического ящера.

В какой–то момент от моего неловкого дергания ногой со стола в рассыпную полетели остальные карандаши. Прилетевший прямо в мои руки синего цвета тут же был пристроен для отрисовки русел рек и зеркала озер. Затем синий карандаш сменил красный, которому тоже нашлась работа по закраске макушки горных хребтов.

И так шаг за шагом, минута за минутой огромная шкура медведя, еще недавно гулявшего на воле, заполнялась сотнями и сотнями линий, черточек и фигурок, которые все вместе образовывали карту России. Правда, изображена там была не та Россия, что при Иване Васильевиче делал робкие шаги на Восток, а та, которая крепко стояла обеими ногами на краях целого континента.

– Вот... А теперь осталось дописать... ская империя, – к счастью, на это у меня уже не осталось сил и сраженное «зеленым змеем» мое тело упало на пол. – Все.

Таким «мертвым» телом я провалялся до самого утра, когда меня разбудил громкий грохот. Я с трудом открыл глаза, уставившись на дрожавшую от стука дверь в мою опочивальню. Стучали с такой силой, что трещали петли и засов. Видимо, кто–то очень сильно хотел меня увидеть.

– Б...ь, кого там еще принесло?! – тело мое с трудом поднялось. – Сейчас! – рука оперлась на стол, на котором, к моему счастью, глаза наткнулись на кувшин с водой. – О! – тот сразу же был опрокинут, а его содержимое выпито. – Хорошо! Да, слышу, я! Слышу, все прекрасно! Б...ь, это еще что такое?

Я шел по какому–то ковру. По крайней мере с похмельных глаз мне именно так и показалось. По ногами было что-то очень пестрое, большое, с узорами. Конечно, ковер, .. или нет?!

– Черт, не проснусь что–ли никак. Ладно, откроем сначала, – я сдвинул засов и распахнул дверь, за которой стоял весьма недовольный государь с ребенком..., наследником. – Государь..., – растерявшись от неожиданности, я отступил. – … Я тут эта... спал... почти.

Иван Васильевич, двинув меня в сторону, прошел прямо в опочивальню, с подозрением осматриваясь по сторонам. «Чего это он такой? Опять на меня накапал что ли кто-то? Черти, все им неймется!».

– Гулеванишь тут, брате. Меды, зелье свое забористое распиваешь, – недовольно заговорил он. – А фузеи твои скорострельные кто будет делати? Ляхи и немчины на державу скаляться, а ты... Ох! Что сие також? Якое диво...

Я тоже наклонил осторожно голову, чтобы не «расплескать» ее содержимое, и стал рассматривать лежащее на полу. Это что-то занимало почти весь пол опочивальни и до боли напоминало … физическую карту России. Тут же меня молнией пот пробил.

– Сойди–ка, сыне, на пол, – наследник, карапуз в нарядном кафтане и красных сапожках, услышал отца не сразу с открытым ртом разглядывая рисунки диковинных зверей на кайме карты. – Сыне! – Ваня сказал чуть громче. – Знатная роспись, княже...

Было до боли интересно наблюдать, как быстро менялось настроение царя. Вот только что он гневно хмурил брови, метал глазами молнии и был готово едва ли не «скрутить меня в бараний рог». Мгновение спустя передо мною уже стоял словно совершенно другой человек. На лице его было глубокое удивление и даже, кажется, неверие. Мол, не может быть такого!

В какой–то момент царь даже опустился на колени и начал водить пальцем по контурам рек, старательно повторяя темным ногтем каждый ее нарисованный изгиб. Шевеля губами, он еле слышно проговаривал странные и незнакомые для него названия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Тавда, Чулым... Чудно сие, совсем чудно. Який ты ж Ямал? Ты вона как велик. А тута чта? Игарка, Тунгуска. Велика... Это ж сколько верст–то она?

Рядом с отцом, повторяя его движения, ползал и наследник, который, по малолетству, видимо видел во всем этом действе какую–то занимательную игру. Маленький Дима, также как и его грозный батя, морщил брови, задумчиво почесывал подбородок, пытался что-то ногтем ковырять в карте.

– Ай да, княже, ай да сукин сын! Это ж роспись державы нашей? – растопырил руки царь. – Это откуда же сие богачество? Агличашки привезли? Нет? – я молча мотнул головой, пытаясь придумать, что ему в конце концов ответить, как объяснить лежавшее на полу чудо? – Ляхи? Нашинские мастера постарались? Чьих это? Баско рисовано, с землями неведанными, речками чужедальними, с Северным морем-окияном.... Ответствуй, княже! – настойчиво повторили он, пристально глядя мне в глаза. – Ну?!

Что ему было ответить? Как все это объяснить? Чем оправдать появление в моей опочивальне карты или чертежа царства по сегодняшнему, где указаны еще не открытые острова, земли, реки, озера и горы? Что Ивану Васильевичу рассказать о тщательно прорисованных границах Арктики? Это же для местного мира вообще нонсенс! Божье откровение! Послание инопланетян! «Б...ь, расслабился называется! Гоблин! Ха-ха-ха! Маршрут бегства в Европу решил нарисовать?! Ха-ха-ха-ха! Нарисовал... Ваня же теперь с живого не слезет. Он вместо с этой медвежьей шкуры сдерет мою и заставит уже на ней такую же рисовать».

– Ответствуй! – продолжал наседать царь, грозно уперев кулаки в бока. – Откуда сей чертеж державы нашей?

Взгляд моих забегавших глаз вдруг уперся в стол, а на нем в яркую картонную коробку от карандашей. На ее боку даже с другого конца опочивальни я ясно различил надпись «Made in China». «Вот оно! Китай! Китаем можно объяснить все и похоже всегда!». И за эту внезапно мелькнувшую мысль я мгновенно вцепился, как утопающий в соломинку.

– Подарок сие, великий государь, – задумчиво начал я, придав своему голосу характерной грусти. – Подарок одного близкого друга, крупного купца из далекого-далекого Хорезма, которого теперь уже нет на этом свете. Мы росли с ним вместе в ханском дворце. Я сын хана, он одного из наших стражников. С годами пути наши разошлись...

Иван Васильевич, как показали мои почти ежевечерние чтения всякой художественной «развлекухи», был падок на такие истории. Правда, излишней слезливости он не любил и всякий раз морщился, когда я начинал описывать любовную линию героев будущих романов и повестей. Собственно, по этой причине, я и сейчас решил не перегибать палку с рассказом старом–старом верном друге, который трагически погиб.

– … И вот умирая он оставил мне эту карту, которую составил в своих долгих путешествиях. Со своими караванами он вдоль и поперек исходил таинственный Катай, бывал за Великой стеной на родине ужасного Темучина, плавал с покрытыми черными волосами айнами – далеким забытым народом на Востоке. Он рассказывал о том, что восточные земли твоего царства богаты зверьми в лесах, рыбой в реках и разными рудами в земле.

Сделав небольшую паузу, я припустил в голос тревоги.

– Только на землицу эту многие глаз положили. Князьки да вождишки с востока из–за моря, которых зовут циньцами и ханьцами, – решил я Ваню пугануть немного; вдруг решит сначала на востоке войну начать, а с Ливонией чуть погодит. – Спят и видят, как бы землицу ту себе прибрать…

Рассказывая все это, я и сам удивлялся своей наглости. Выдать собственноручно, буквально только что нарисованную карту за едва ли не артефакт. При этом рядом с нами прямо на полу валялись цветные карандаши и тюбики с краской. К счастью, затуманенный увиденной картиной Ваня не замечал очевидного! Ему грезилось совсем иное…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В какой–то момент я замолк, давая возможность царю остальное додумать самому. Ваня еще долго потом сидел в моей опочивальне и, прикладываясь к кубку одной из моих презентованных настоек на калине, задумчиво разглядывал уже повешенную стене карту Евразии. Все это время я также молча наблюдал за ним, его характерными гримасами на лице, скупыми, но выразительными жестами, отражавшими бушевавший в его душе шторм.