Александр Авраменко - Смело мы в бой пойдем…

Вот и отпуск наступил. Последний день наполнен хлопотами: надо собрать вещи, написать кучу бумаг, получить деньги в кассе и проездные документы, включая билеты. К вечеру я словно выжатый лимон. Утром сдаю свою служанку и по совместительству повариху, которая, когда мне требовалось, предоставляла услуги более деликатного свойства назад в городской КГБ, и отправляюсь вместе с чемоданом и коробками на наш аэродром, откуда дежурный самолёт довезёт меня вместе с остальными пассажирами до Челябинска, где есть нормальный аэропорт.

К сожалению, не успеваю зайти к Севе лично и отправляю подарки с курьером, наш писарь-идиот выписал мне билеты таким образом, что я вынужден пересаживаться с рейса на рейс чуть ли не бегом. Этот дурак думал что делает мне приятно, спланировав мой перелёт подобным образом… За окном плывут облака, наш громадный «Сикорский» плавно несёт меня домой, в Германию…

Историческое отступление № 2. Большой блеф

В 1938 году неожиданно для всего мира Фюрер Германии сделал сенсационное заявление:

— Мне надоело мириться с тем, что Москва всё — время что-то выпрашивает у Берлина, ничего практически не давая взамен.

После этого заявления были резко сокращены поставки промышленного оборудования в Россию, а в ряде газет появились статьи германских экономических аналитиков, наглядно демонстрирующих неравноценность импорта и экспорта обеих стран. Цифры были, как ни странно, верными. Специалисты в штабах Антанты почесали в затылках, раскинули мозгами из угла в угол, затем решили довести данные сведения до своего руководства. Вышестоящие начальники обрадовано потрясли этими бумажками перед своими военными министрами. А уже те, в свою очередь, были допущены к телу господ Чемберлена и Даладье. Оба премьера вначале не поверили своим глазам, прочитав справки своих разведывательных служб. Но когда в Москве Александр Павлович Кутепов срочно собрал Верховный Совет и гневно потрясая листами «Ангрифф» и «Фёлькишер Беобахтер» гнул с трибуны площадным матом по армейской привычке в адрес так называемых «союзничков», а потом велел привести в боевую готовность всю дальнюю авиацию на западных рубежах страны, премьер-министрам Франции и Великобритании ничего не оставалось, как поверить. Поверить в то, что между бывшими друзьями по Новому Тройственному Договору пробежала большая чёрная кошка. Масла в огонь подлил Дуче: не зная, что делать в ТАКОЙ ситуации он вообще прикинулся больным и велел никого не принимать. Король Италии Виктор-Эммануил осторожно заявил:

— Италия всегда была маленькой страной, и она не может становится между двумя участниками договора. Но мы готовы предоставить ОБОИМ государствам базы на своей территории в случае военного конфликта между ними…

Со стороны это выглядело здорово: русская дальняя авиация бомбит Берлин и возвращается на, допустим, Римский аэродром. Самолёты садятся, заруливают на стоянку. Напротив них в чётком строю выстроены «мессершмиты», которые должны будут перехватывать эти самолёты. Они дожидаются очереди на взлёт. Или вот такая картина: каждый вечер русские и германские лётчики спорят у коменданта аэродрома, кто будет первый пользоваться взлётной полосой. А по выходным ходят друг к другу в гости для обмена опытом. Картина, скажем, довольно странная, мягко говоря…

Тем не менее, самолёты были заправлены и снаряжены, танки подготовлены к бою, а товарооборот между странами, ранее бурный и оживлённый, упал до неприлично тоненького ручейка. Более того, иностранцы, оживлённо хлынувшие в туристскую Мекку, которой являлся Берлин после Олимпиады 1936 года, рассказывали вообще невероятные вещи: если раньше всюду висели таблички «Евреи нежелательны» или «Евреи не обслуживаются», то теперь их заменили такие же, только с надписью «Русские нежелательны» и «Русские не обслуживаются». Министерство иностранных дел России срочно издало циркуляр, в котором русским туристам рекомендовалось срочно покинуть пределы Третьего Рейха. Более того, очевидцы поведали, что неоднократно видели собственными глазами, как полиция избивала русских. На вопросы, почему они приняли их за русских, а скажем, не за евреев, журналисты и эмигранты в один голос утверждали, что избиваемые ругались на русском языке, и в доказательство приводили наиболее характерные выражения: «яйки», «матка», «дишло» и тому подобные. Да и выглядели именно так, как настоящие русские: в вонючих сапогах, с бородами, нечесаными патлами, а в руках либо гармошка, либо балалайка наперевес…

Николай Крючков. Активный член ЕРП. Актёр. 1938 год

…Наступает утро. Опять пора браться за работу. Что-то не звонят. Странно. Опять, наверное, забыли. Эх, и зачем я только согласился на эту работу? Хотя разве против Комитета и Святой Матушки-Церкви пойдёшь? Партия сказала — надо, Комсомол ответил — есть! Раз требуется для блага Отчизны, то придётся пострадать…

С этими мыслями Николай напялил косоворотку и полосатые плисовые штаны. Скрипучие сапоги, густо смазанные дёгтем, затем проверил гармонь-трёхрядку. Новый инструмент ему вчера вечером доставили из Берлинского Полицай-президиума. Вошедшие в образ, переодетые эсэсовцы порвали несчастную на глазах изумлённых французских туристов, выходящих из отеля… Осмотрел набор париков и бород, аккуратно, с немецкой педантичностью разложенных на гримёрном столике перед зеркалом, затем взял рыжую. Пойдёт. Сегодня вроде как перед англичанами выступать. А они другой цвет не воспримут просто. Невольно передёрнул плечами: в прошлый раз невысокий эсэсман от души перепоясал его дубинкой. Правда, затем того отчитали и наказали в присутствии Николая, но всё-равно, больно! Как же его звали то? Вспомнил — Вилли Хенске… Вот! Звонят!

— Крючков слушает.

— Добрий ден, Николяй! Секодня фам претстоит купание Ванзее. Там есть много «томми»!

— Яволь!

Про себя актёр выматерился на все семь этажей — несмотря на тёплый германский климат в апреле вода в озере была ещё холодная. Но раз надо, то придётся потерпеть…

Подходя к указанному месту Крючков увидел толпу чопорных британцев, оживлённо наблюдающих за упражнениями красоток из «Юнгмедхен». Посмотреть там было на что: девчонок отобрали одну к одной, красавицы, да и только. Сглотнув внезапно появившуюся слюну, актёр извлёк из кармана штанов бутылку с водкой, сделал большой глоток. Остатками щедро полил рубашку и стащив гармонь с плеча растянул меха:

— Бывали дни весё-о-олые…

Пошатываясь, он двинулся к толпе англичан, при его появлении почему то сразу прекратившим бурное обсуждение прелестей молодых немок и настороженно вглядывающихся в его типично русскую бородатую внешность и одежду. Густой водочный аромат и запах лучшего дёгтя сливался в непередаваемый аромат, заставлявший британцев зажимать носы. «Твою мать, где же эти полицейские? Я ж только один куплет помню!»

Слава Богу! Эсэсовцы не подвели, появились вовремя. Затем последовала привычная сцена уговоров, матерщины, и наконец, триумфальный полёт пьяного русского в холодные воды озера Ванзее. Когда потерявшего всю спесь азиата извлекли из воды и засунули в подкатившую машину с «обезьянником», никто не заметил, что едва тот оказался внутри с него содрали всю мокрую одежду и принялись в несколько рук растирать спиртом… Сидя в машине, укрытый тремя ватными одеялами Николай благодарил Бога за то, что он не Борис Андреев. По дошедшим до него слухам тот купался в Ванзее уже семь раз. И не в мае, а в начале апреля…

Гауптманн Макс Шрамм. Москва. 1938 год

Угораздило же меня утром в Москву прилететь! Нашёл приключения на свою голову! Ну это же надо?! Всё болит… Ну, буду по-порядку рассказывать. Я в очередной раз привёз кое-кого из «яйцеголовых» в Москву по делам. Выгрузил на аэродроме, и только собрался к Севе в гости нагрянуть, как водитель меня тоже в машину зовёт, к передатчику. У нас же все посолькие авто оборудованы рацией. Как положено. А в динамике фон Шуленбург верещит дурным голосом:

— Гауптманн Шрамм! Немедленно в посольство!

Делать нечего, плакал мой визит. Погрузился я в «Майбах» и поехали. Катим по Москве, смотрю я, улицы все флагами расцвечены, везде плакаты висят. Ну, я тогда язык только учить начал, читать ещё не умел, не понял, что там написано…

Приезжаем, учёного нашего утащили, куда нужно, а меня в кабинет посла. Бегает там Фридрих Вернер по комнате. Словно мотоциклист в круге. Усы кайзеровские топорщаться. Меня увидел, сразу видно стало, что отпустило его. Ну, и командует мне он:

— Гауптманн Шрамм, немедленно в шестой кабинет!

А я чего? Плечами пожал, пошёл. Прихожу. А там… Форма лежит. Не простая, а спортивная. Тут я и обалдел. Это что же получается? У меня челюсть отвисла. А посол сзади мне: