Битва на Калке. Эпизод первый - Алексей Миронов

подполье уничтожено. Кроме самого непонятного члена подполья, предназначение которого было непонятным даже ему самому. Особенно, после победы над Бури-Боко.

Но, несмотря на терзавшие Забубенного сомнения, он решил довести дело своей новой жизни до логического конца. Ведь не спроста же он объявился именно в этом времени, став из простого механика на испытательном сроке чародеем с широкими возможностями. Пусть и потенциальными. Главное, люди верят. Неспроста познакомился и втерся в доверие к черниговским вельможам. И уж точно не случайно попал к монголам, которые теперь держали его за своего степного духа.

Главное, чтобы монголы не потребовали от Кара-чулмуса каких либо дополнительных чудес в подтверждение своего могущества. Ну, например, — вызвать дождь в самое пекло, или заставить день превратится в ночь. Что именно должен делать по статусу Кара-чулмус Григорий Забубенный догадывался в общих чертах. Субурхан еще не объяснил. Но, раз он дух, значит, — мертвяк. Раз мертвяк и пьет кровь, значит вампир. А от вампира вряд ли потребуют вызвать дождь. В лучшем случае попросят, чтобы к лошадям не подходил, а то скотина покойников пугается. Может взбрыкнуть. Хорошо хоть не стали просить съесть окровавленное тело Бури-Боко.

Но монголы и сами не подходили к юрте, которую облюбовал на отшибе Кара-чулмус, и лошадей держали подальше. Лошадь для монгола, — это святое. Да и бродники, если бы не прямой приказ монстра-кровопийцы, давно сделали бы ноги в степь и умчались на свой Дон. Туда, где обитали по речным долинам, конкурируя с половцами, за рынки сбыта и место под солнцем. А поскольку они общались со степняками, да сами были наполовину перекати-поле, то и про существование великого и ужасного для всех степняков Кара-чулмуса по кличке Албаст были наслышаны. Только вот видеть его, до появления в ставке Субурхана гостя из далеких земель, приплывшего голышом по реке, а потом выпустившего огонь из пальцев и побившего лучшего багатура, не приходилось.

Начав объезд монгольского становища, Забубенный быстро понял, что зря он это сделал. Механик хотел было навести контакты с местным населением, пообщаться, поговорить о проблемах кочевой жизни и пенсиях для ветеранов великих походов, но натолкнулся на древние суеверия во всей красе. Где-то в глубине души он никак не мог поверить, что отлично вооруженное, мобильное и самое храброе войско для своего времени, боится прогневить какого-то непонятного Кара-чулмуса. Особенно, после его победоносного выступления на ринге. Скорее, великий механик и каратист Забубенный, ожидал сейчас увидеть восхищение или попытку взять автограф, но этого не было.

Забубенный просто не верил, что Субурхан со своим экспедиционным корпусом, преодолели безо всяких джипов, на обыкновенных лошадях небывалое расстояние в тысячи километров от района современного некогда Григорию Нерчинска до берегов Дона. Претерпели в пути голод и холод, — поскольку великий поход начинался зимой, чтобы возможно было пройти степь по снегу. Зной, ибо львиную долю пути нужно было проделать по безжизненной пустыне, где растет только карагач и кое-где, встречаются караван-сараи. И в конце этого беспримерного марш-броска на выносливость каким-то чудом неукротимые монгольские тумены вскарабкались на лошадях на высокие хребты Кавказа, разгромив по дороге грузинские войска местного царя Георгия Лашы, а спустившись вниз, без всякого отдыха, ударили половцам в тыл, снова растекшись по степи.

Нет, Забубенный не мог поверить, что эти стальные люди, считавшие трусость наследственным качеством и убивавшие весь род человека, запятнавшего себя трусостью, легко преклонялись теперь перед одним единственнымчулмусом, в которого свято верили. Но это оказалось именно так. Нет, после боя, они считали его своим Кара-чулмусом, чем-то вроде местного божества, но и боялись его по привычке к суевериям. Все, кроме Субурхана с товарищами, знавшими правду и желавшими использовать его в темную для своих политических целей.

Окинув отдохнувшим взором палаточный городок монгольского воинства, и, в очередной раз, подивившись его бесконечности, Забубенный въехал на телеге в чайна-таун состоявший из юрт в надежде пообщаться с их обитателями. Но, тщетно. Едва завидев повозку Кара-чулмуса, все храбрые монгольские воины попрятались в юрты, оставив с наружи только верных коней, и, наверняка, попрощавшись с ними. Огромный лагерь, скрывавший многотысячное войско, мгновенно вымер, — весть о приближении степного духа-убийцы распространялась быстрее, чем это расстояние пролетал луч света.

В полной тишине, нарушаемой только скрипом грубо сработанных колес, ведомая хлопом Бурашкой повозка, медленно катилась по обезлюдевшему лагерю, огибая юрты. Люди здесь были в огромном количестве, но их словно и не было вовсе. Забубенный ощущал их животный страх, который передавался ему даже сквозь непроницаемые стены юрт. Люди даже дышать побаивались, когда рядом проезжал Кара-чулмус. Странное ощущение пронзило Григория. Он сейчас чувствовал себя настоящим вампиром. Казалось, еще мгновение, и действительно вопьется кому-нибудь в шею. Так он катался целый час, пока не понял, что это бесполезно. Никто с ним не будет общаться, как с человеком, кроме Субурхана. Плюсы в положении Кара-чулмуса были на лицо, но и минусы имелись существенные. Особенно, для широкой русской натуры, которая требовала общения.

— Поворачивай к черту, назад, — приказал, наконец, Забубенный, доведенный этим массовым саботажем до депрессии. У него даже голова опять разболелась, — пока не заблудились. Там уже, наверняка, Плоскиня с товарищами башню притащил. Поехали, посмотрим.

Бурашка, как звали холопа, некогда упражнявшегося в избиении Забубенного, а теперь ставшего его рабом, быстро развернул повозку и направил ее в сторону юрты проживания. Доехали достаточно быстро. Но, как ни всматривался Григорий в окрестности, никакой башни не увидел. Кругом, как и раньше, колыхалась высокая трава, в которой стрекотали веселые кузнечики-жизнелюбы. Никаких признаков жизнедеятельности вождя бродников не наблюдалось. Тогда, решив, что дело оказалось не таким быстрым, Григорий даже обрадовался и пошел в юрту спать, велев себя не беспокоить. От путешествия по лагерю монголов и возникших в связи с этим депрессивных настроений, механик испытал настоящий стресс. Сейчас ему уже не хотелось чинить и строить башню вместо чжурчженей для этих диких людей. Он желал снова только одного, — поспать. Сотрясение мозгов опять дало о себе знать. Поэтому Кара-чулмус просто упал на ковер и заснул крепким сном, — другом детей и нервнобольных.

Всю ночь ему снился сосновый бор, по которому гулял ветер, а скрип сосен напоминал звуки, рождавшиеся во время шторма от раскачивания мачты корабля. Когда же, на следующее утро, великий механик раздвинул свои веки и вышел на свежий воздух проветрится, то решил, что снова перенесся в другое время или, как минимум, место. Его одинокая юрта со всех сторон была окружена частоколом каких-то огромных махин, заслонявших собою даже вечное голубое небо Тенгри. Механик из Петербурга Григорий Забубенный вдруг ощутил себя