Девятый император - Андрей Львович Астахов

В обеденном зале корчмы сидели за длинными дощатыми столами человек восемь, ужинали и пили горячий мед с пряностями, запах которого перебивал прочие запахи и ощущался даже не улице. Когда в зал вошла Руменика, разговоры смолкли. Девушка без смущения выдержала направленные на нее изучающие взгляды, прошла в угол и села за свободный стол. Несколько мгновений спустя вошел Акун.

- Подать вам чего? – Хозяин сам подошел к столу, чтобы обслужить новых гостей.

- Подай, - сказал Акун. – Комната у тебя есть?

- Нету комнаты, - отвечал хозяин. – Все занято сбегами да гостями торговыми.

- Я золотом заплачу.

- Все золотом платят, - солгал хозяин. Акун сразу понял, что корчмарь лжет, уж слишком сильного засверкали у того глаза при слове «золото». – Народ у нас нонче денежный, промысловики с севера едут, купцы…

- Сколько хочешь?

- За двоих-то? – Хозяин почесал макушку, наклонился к уху Акуна: - Гривну с четвертью. Золотом.

- Вино у тебя есть?

- Есть маленько романеи.

- Согрей в котелке с пряностями и подай. И что-нибудь поесть.

- А деньги-то у тебя есть, чужестранец? – с подозрением спросил хозяин. – Может, ты с пустой мошной ко мне пришел?

- Не беспокойся. Денег у меня достаточно, чтобы заплатить и за постой, и за ужин, и за вино. Иди же, не мешкай.

- Он что-то заподозрил, - сказала Руменика, когда корчмарь отошел от их стола. – Сдается мне, в этом засратом городишке заезжих людей не очень-то любят.

- Война идет, оттого и насторожены все. Тут каждую минуту можно в осаде оказаться. Я пойду, посмотрю, как там наши лошади. Здесь никому доверия нет.

- Акун!

- Что еще?

- Прости меня, что я накричала на тебя в лесу.

- Уже простил.

Оставшись одна, Руменика закрыла глаза и задремала. После многочасовой езды по морозу густое тепло корчмы разморило ее. Мучительное чувство холода наконец-то отпустило девушку. Ей ужасно захотелось спать. Голоса бражников в зале зазвучали так, будто к ушам Руменики приложили длинные трубы; голова стала тяжелой, словно свинцовой. Она почти спала, когда кто-то внезапно и сильно тряхнул ее за плечо.

Руменика судорожно открыла глаза, пытаясь понять, что происходит. И увидела здоровенного парня в безрукавке из лосиной кожи. Парень стоял возле нее и улыбался. Лицо у него было простое, все в веснушках, глаза лазурно-синие и пьяные – верно, парень уже влил в себя не один ковш меду.

- Спишь? – Парень еще раз тряхнул ее. – Не, проснулась вроде!

- Чего тебе? – недовольно спросила Руменика.

- Я же говорю, что баба! - Парень довольно заржал. – Мы тут промеж себя поспорили, мужик ты или баба. Они говорят – парень, а я говорю – баба.

- Ты проспорил. Вали отсюда.

- Э, нет! – Парень подсел за стол, уставился на нее. – Я и думаю; чего это баба на манер мужика в портах ходит? Может, так теперь у баб иноземных заведено?

- Ну что, Халзан, баба али нет? – заорали из-за дальнего столика.

- Аккурат баба! – ответил конопатый и снова идиотски осклабился. – А то можно штаны снять и посмотреть.

Что-то свистнуло в воздухе, и в столб рядом с головой конопатого впился блестящий орион. Парень отшатнулся, побелел, как бумага, потянулся за ножом на поясе. Но Акун уже приставил конец своего страшного посоха к его горлу.

- Мне начинает надоедать этот город, - сказал старый милд. – А особенно его жители. У нас бы такого засранца выпотрошили в одну секунду.

- Я Халзан, отрок воеводы Радима Резановича! – запинаясь, проговорил парень. – Не надо задираться со мной.

- Ах, вот как! – Акун нажал на посох. – Я дрожу от страха.

- Опусти свою палку, старче, - сказал старший в той компании, к которой принадлежал конопатый парень, средних лет мужчина с бритой головой и обильной сединой в бороде. – Парнишка не хотел обидеть твою дочку. Так, пошутил немного.

- Я погляжу, в этом городе вообще принято шутить, - сказал Акун. – Может, мне тоже пошутить?

Никто не заметил, как старый милд достал из кармашка на бандольере второй орион, как

метнул его, но только стальная разящая звезда угодила прямо в середину стола, за которым сидели приятели Халзана. На лбу конопатого выступили капли пота.

- Ты кто, дед? – седобородый воин перевел взгляд с ориона, глубоко засевшего в столешнице, на Акуна. – Вижу я, что воин ты знатный. Какого роду-племени будешь?

- Моя страна далеко, - произнес Акун. – Отсюда не увидишь.

- И по-нашему ты говоришь зело чисто. Может, ты колдун?

- Я простой путник. Мы с дочкой едем в славный город Новгород к тамошнему правителю. Вот моя грамота, - Акун показал седобородому футляр, в котором хранил свои священные тексты и амулеты. – Гривну посольскую показать, или так поверишь?

- Так ты, старче, посол? – Седобородый воин развел руками. – Ну, прости, коли обидели. Мы ведь не нарочно.

- Извинения приняты, - Акун убрал посох с шеи Халзана, и молодой человек поспешно отступил к своим товарищам. – Только больше не надо шутить. Мы с дочкой устали с дороги, и нам не до шуток.

Жаркое из свинины с кислой подливой оказалось отменным, а вот вино было скверным. Хозяин корчмы выдал за романею какую-то бурду. Руменика со вздохом подумала о белом шабюте или розовом венарриаке из императорских погребов. Акун же спокойно допил остатки кислятины из котелка, даже не поморщившись.

После ужина хозяин корчмы повел их в комнату, которую им определил. Комната оказалась довольно просторной, с широкой кроватью и столом на козлах. Свечей здесь не жгли: в углу стояло что-то вроде зажима, куда вставляли длинную горящую щепку. Однако Руменику сейчас интересовала только кровать. Голоса корчмаря и Акуна, торговавшихся из-за платы за комнату и ужин, будто шли откуда-то издалека. Наконец, Акун прекратил спор, отрубив своим охотничьим