Клятва врача - Алексей Викторович Вязовский

ее поближе не решился, для этого пришлось бы карабкаться вверх, а мне после завтрака было откровенно лень. Зато нашелся добровольный экскурсовод в виде старичка, рисующего пейзажи на берегу реки. Он и рассказал, что река – Майн, мост – Старый, а крепость – Мариенберг.

Воспользовавшись моей врожденной вежливостью, старый хрыч решил изложить мне историю родного города от времен основания до сегодняшнего дня. Краевед-экстремист, короче. На меня сыпались имена герцогов, императоров, святых, военачальников и прочий исторический мусор. Уже через минуту я перестал вслушиваться, потому что мне совершенно по барабану, что двигало матерью какого-то герцога, когда она решила послать подлых убийц к знаменитому попу. Естественно, кивал, говорил «я, я», демонстрировал участие в разговоре. Я готов был даже заплатить пару марок за пейзажик, выглядящий как первая проба кисти, но, как ни странно, шедевр мне предложен не был. Хоть тут повезло. И в отплату за подробный отчет о строительстве епископской резиденции, а заняло это лет сорок местной истории, я спросил о герре Рёнтгене, ректоре университета. А вдруг он поклонник Гёте или Гейне, сбегаю в библиотеку, заучу пару цитат для беседы.

Оказалось, Вильгельм Конрад… не уважает русского царя, и вообще, либерал и вольнодумец. Шутить не любит, интересов два – наука и семья. Короче, мое письмо могло привести совсем не к тем результатам, на которые надеялся. Но делать нечего, идти надо. Разрулим на месте, если что. Явочным, так сказать, порядком.

* * *

Герр ректор встречал меня на ступенях университета. По крайней мере, выглядело это именно так – он стоял, я подходил. Очень похож на канонические портреты: окладистая борода, густые брови, суровый взгляд. Студенты на экзамен без подгузников вряд ли заходят.

Когда я приблизился на минимально возможное расстояние, то оказался в позе смиренного просителя: учитывая три ступеньки, взгляд мой упирался в пупок физика, а потому я должен был задирать голову. А ведь видел, гад, что иду прямо к нему, но даже шага навстречу не сделал. Я снял шляпу и произнес:

– Герр Рёнтген, разрешите представиться: профессор Московского университета Баталов, доктор медицины. Я писал вам с просьбой о встрече.

Даже «здрасьте» не сказал, посмотрел как на таракана и процедил:

– У меня, господин профессор, нет времени на бесполезные встречи. Жаль, что вы потратили своё.

Интересно, если я ему сейчас в глаз дам, это не скажется на предстоящем открытии? Заметит он свечение нужной фигни? Таких напыщенных козлов, преисполненных чувством собственного величия, редко удается встретить.

И что теперь делать?

Глава 22

Как пелось в одной песенке мультфильма про Айболита:

                                   Ходы кривые роет

                                   Подземный умный крот.

                                   Нормальные герои

                                   Всегда идут в обход!

Я решил стать умным кротом и не лезть на рожон. Не хочет Вильгельм Конрад Рёнтген сейчас со мной общаться? Пойдем в обход. Ничего страшного не случилось. Если подумать трезво, я порой нежеланных просителей и попрохладнее встречал. Так что мироздание мне просто вернуло бумерангом собственные поступки.

Потеряю ли я что-то, если так и не получится присутствовать при совершении открытия? Да ни грамма, поездка, можно сказать, туристическая. К декабрю уже сделают первую рентгенограмму, потерпеть чуть больше месяца. Но я хочу побыстрее. Что бы ни думал об этом Рёнтген, а сразу сделаю. Вот даже выпячивать свое первенство не буду, когда притащу аппарат в Россию. Мне просто надо присутствовать при этом. Это как если бы у поклонника живописи появилась возможность посмотреть, как Рембрандт «Ночной дозор» заканчивает.

Я вернулся в гостиницу, наконец позанимался ушу и пообедал. После чего прилег вздремнуть. А тут приносят записочку. Так, мол, и так, господин Рёнтген готов встретиться со мной в шесть часов.

Разумеется, я сидел в приемной ученого уже в пять сорок пять. И ровно в шесть меня запустили в кабинет, который был очень скромно отделан. Никаких дубовых панелей, кадок с пальмами, как сейчас принято. Много книжных полок, стол, два стула для посетителей.

– Я узнал, что вы буквально спасли жизнь большому меценату нашего университета Гансу Хоффману.

Ректор вышел из-за стола, приязненно улыбнулся. Пожал руку. Сама любезность, будто несколько часов назад не он, а его двойник меня отшивал, указывая направление желаемого движения.

– Ну это преувеличение про жизнь, – опешил я. – Просто обезболил.

– Зер геэртэ херр! Моя благодарность не знает границ. Если бы с Гансом что-то случилось, финансирование столь важных экспериментов было бы прекращено. Не мне вам рассказывать, как иногда бывает…

Так и сказал, «зер геэртэ херр». Включил, значит, в круг общения, засранец. А Хоффман, выходит, отгружает помощь университету. Любопытно. В будущем это станет общепринятой практикой. Богачи через эндаументы будут массово отмывать деньги, уходить от налогов…

– Как вы узнали, где я поселился?

– У нас в городе одна-единственная приличная гостиница, где мог бы остановиться профессор Московского университета, – хохотнул Рёнтген. – И именно в ней также проживает бедняга Хоффман.

– Ясно. Кстати, об экспериментах, – подобрался я. – Нельзя ли поприсутствовать? Обещаю, даже дышать через раз буду. В гимназии увлекался этой наукой, долго думал, на кого учиться. Победила медицина, но старая любовь не ржавеет.

– Почему бы и нет? – пожал плечами ученый – Мы сейчас исследуем реакцию солей бария на ток…

Дальше Рёнтген начал долго и муторно рассказывать про свои опыты, понимал я с третьего на пятое – моему немецкому банально не хватало специфического вокабуляра. У любого круга специалистов есть свой птичий язык, непонятный непосвященным. Добавляем иностранную речь, непривычные и устаревшие термины, и готово: слушатель уже борется с искушением изобразить взгляд барана на новые ворота. Но даже плохое кончается. А ради вечернего шоу восьмого ноября я готов был слушать рассуждения о физике долго. Кстати, лектор из Рёнтгена очень опасный. Рассказывает он тихим голосом, почти без интонаций. Сколько чашек кофе заливают в себя его студенты? Думаю, они делают неплохую кассу какой-нибудь близлежащей кофейне.

Подозреваю, что значение важности банкира очень трудно переоценить. Потому что учтивость достигла невиданных высот: Рёнтген заговорил о моих собственных изысканиях. Я коротко рассказал о стрептоциде, группах крови и операции на открытом сердце. Оказалось, что Вильгельм Конрад, вернее, его любезная супруга Анна Берта, успешно лечилась волшебным русским порошком. А я ведь думал воздействовать через нее, если напрямую не получится.

Расстались мы очень тепло. Меня даже чаем угостили. Договорились на завтрашний вечер. Раньше лекции, семинары и ректорская рутина. Только мощная сила воли удержала меня от торжествующего вопля, сопровождающего ритуальный праздничный танец дикаря племени тумба-юмба. Я сделал это!

Заниматься на следующий день больше ничем у меня не получалось. Общая приподнятость настроения не давала. Будто