Стрелки Аустерлица - Августин Ангелов

глазели с любопытством в нашу сторону. И потому нам приходилось соблюдать все внешние приличия. Хотя мне больше всего в этот момент хотелось просто прижать Иржину к своей груди, чтобы успокоить ее страстными поцелуями. Но, в этих монастырских руинах, наполненных нашими солдатами и пленными, уединиться не представлялось возможным. Единственное, что мы смогли себе позволить, так это отойти на некоторое расстояние от палаток с ранеными, стараясь говорить тихо, чтобы наш разговор не услышали. Впрочем, он тонул в звуках жизни военного лагеря, немного напоминающих базарный гвалт, когда одновременно между собой говорило много людей и слышалось ржание коней, а также звяканье стали, поскольку многие бойцы, сидящие возле костров, чистили свои ружья и точили клинки.

Баронесса с недоверием взглянула на меня и продолжила:

— Нет, князь, вы не понимаете! Это не просто пьяные выходки, это — настоящее унижение! Эти мужчины окончательно забыли о том, что такое уважение к женщинам! И я не могу оставаться спокойной, когда такое безобразие происходит на глазах у всех! Потому я ругалась всеми словами и ударила столовым ножом этого толстого недотепу виконта прямо в его жирное брюхо…

— Неужели вы смогли ударить ножом Леопольда Моравского? — спросил я, даже не поверив своим ушам, что хрупкая женщина решилась на подобное.

— Еще как ударила! Чуть кишки ему не выпустила, когда вздумал залезть мне под юбку! Этот пьяный усатый боров хотел меня изнасиловать! — проговорила она, вытирая слезы платком. Сдержать их она не могла.

А я вздохнул, понимая, что придется лечить еще и этого толстяка от ножевого ранения. Разумеется, я понимал, что женщина оборонялась, защищая собственную честь. Гнев Иржины и ее последовавшая реакция на распущенное поведением мужчин были вызваны не только чувством собственного достоинства, но и настоящим страхом перед лицом этой пьяной безнравственности.

— Немедленно поговорю с ними. То, что произошло, — это не просто пьяные забавы, а настоящее преступление! — сказал я решительно.

А Иржина, не отрывая от меня взгляда своих прекрасных глаз, наполненных слезами, произнесла:

— Я надеюсь, что вы сможете наказать их, князь. Я не хочу, чтобы это сошло им с рук.

Я внимательно слушал Иржину. И ее приятный голос, наполненный гневом, отзывался в моем сердце душевной болью. Я понимал, что за жалобами молодой вдовы скрывается не только обида, но и глубокая рана, оставленная на ее душе произошедшим. В ту минуту, когда она описывала, как отважно защищала свою честь с ножом в руках, я увидел в ней не просто баронессу, а храбрую женщину, проявившую в минуту отчаяния настоящую смелость и решительность.

Она вздохнула, и я заметил, как ее плечи слегка дрогнули под шубкой, когда она произнесла:

— Да, я поранила виконта столовым ножом, но, уверяю вас, что эти мужчины, словно дикие звери, не осознавали последствий своих поступков. И их нужно было поставить на место. А боль и вид крови отрезвили виконта. Он отстал от меня и убрался. А вот барон оставил в покое бедную мою младшую сестру Эльшбету лишь тогда, когда снаружи раздались выстрелы, и французы прорвались к руднику. Бедняжка до сих пор не может прийти в себя. От страха она стала заикаться! Потому я требую мщения!

— Я сделаю все, что в моих силах! Я не могу допустить, чтобы такая жестокость осталась безнаказанной! Немедленно вызову их на дуэль! Надо научить негодяев уважать женщин! — воскликнул я, воспылав уже праведным гневом.

Но, баронесса, кажется, испугалась за меня не на шутку. Наплевав на то, что мы находимся на виду у всего лагеря, Иржина порывисто схватила меня за руку, а ее голос дрогнул:

— Я знаю, что вы человек чести, князь. Но разве дуэль решит проблему, если, допустим, они убьют вас? В чем тогда будет справедливость? Пожалуйста, позаботьтесь о себе. Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня. Не надо дуэлей. Лучше прикажите арестовать их. Это же в вашей власти. И это будет справедливым, не так ли?

Услышав эти слова, я подумал, что женщина рассуждает здраво. Ну кому будет польза, если я, допустим, убью, майора фон Бройнера? Ведь вскоре к чумному монастырю должен подойти ландштурм, возглавляемый его родственником, полковником. И, таким образом, наш потрепанный в боях отряд соединится с крупными силами союзников. А если я убью виконта Моравского, то мы не попадем в его замок, где сможем переждать опасное время, залечим за надежными стенами крепости раны и дождемся заключения Пресбургского мира.

К тому же, баронесса права, что кто-нибудь из этих двоих может меня ранить или совсем пристрелить на дуэли. Нет, я не боялся умереть, уже сделав это однажды, когда провалился сюда сквозь время, но, если меня убьют, то кто тогда станет заниматься прогрессорством в этой реальности? А я в нее уже хорошо вжился, и попадать куда-то еще после очередной смерти мне совсем не хотелось. Потому я решил, что воспользоваться советом любовницы будет, в данном случае, вполне разумным решением.

Увидев у одного из ближайших костров верного Степана Коротаева, я подозвал его к себе, приказав немедленно обеспечить вооруженный конвой. Вскоре я нашел и барона с виконтом, которые пристроились возле Дорохова. Сидя у костра, они пили чай и обсуждали произошедшее сражение. Виконт держался за свой живот, но отнюдь не выглядел опасно раненым. Видимо, у баронессы все-таки не хватило силенок, чтобы распороть ему живот достаточно серьезно. Они что-то рассказывали и над чем-то смеялись. И голоса виконта и барона в этот момент показались мне глухими и бездушными. Радуясь победе вместе с Дороховым, они явно не осознавали, что их недавние действия оставили глубокие шрамы на сердце баронессы. Я подошел к ним с решимостью, готовый защищать честь своей женщины, пусть и не на дуэли, а с помощью своей власти командира отряда.

— Понимаете ли вы, господа, что совершили насилие в отношении баронессы и ее сестры? — произнес я, стараясь говорить уверенно.

Барон и виконт замерли, повернувшись ко мне. И я увидел, как на их лицах отразилось смущение.

— Ваши действия — это не просто глупая пьяная выходка, это преступление, за которое вы должны ответить. И потому вы оба арестованы, — сказал я.

Глава 29

Степан Коротаев тут же забрал у австрийского майора оружие. Ни он, ни виконт не сопротивлялись. Но, оба они, и виконт Леопольд Моравский, и барон Вильгельм фон Бройнер, в ответ на мои слова запротестовали словесно, не считая себя виновными и