Дурень. Книга первая. Сашка - Андрей Готлибович Шопперт

Стоит Сашка перед бочками с сидром и решает в голове проблему тары, и тут приходит управляющий Андрюха и приводит прилично одетого мужика. Купец эдакий с окладистой бородой и в хромовых сапогах начищенных. При кафтане из хорошего сукна тёмно-серого.

— Вот, Александр Сергеич, привёл раба вашего. Выкупиться он хочет.

— Я раб Господу токмо…

— Да, молчи ты!

— Подожди, — Кох остановил рукой перепалку купца этого с Павлидисом, — Как тебя звать?

— Изотовы мы, а звать Акинфий, — чуть поклонился «раб».

— Акинфий Изотов. Как-то мать говорила, про тебя должно быть, что в крепостных есть чуть не купец, лавку и мастерскую держит в городе. Про тебя?

— Я разговора того не слыхал, и лавки у меня нет. А вот мастерская есть. Бондари мы. На всю Тулу наши бочки славятся, — степенно как уважающий себя купец пояснил Изотов.

У Сашки сразу планов громадьё в голове выстроилось. А чего, дурень он думкою богатеет. Решил часть своих думок Виктор Германович озвучить.

— А чего лавки-то нет?

Акинфий Изотов снял… А чёрт его знает как эта шапка называется? Пусть будет малахай. Есть же такое слово? Акинфий снял малахай, почесал под горшок подстриженную голову, потом сунул руку в бороду и её помял.

— Так не мильёнщик. На жизнь хватает, а вот на лавку… Да и что продавать в той лавке? У меня и так все бочки расходятся без лавки.

— За какую же сумму ты выкупиться хотел?

— Я ежегодно уже пять лет матушке вашей княгине Наталье Андревне платил налог в сто рублёв по договорённости. А теперь хочу разово отдать пятьсот рублей на серебро с тем, что вольную получить для себя, сына Кольку и всех девок и баб наших, — Акинфий достал из-за пазухи свёрток, завёрнутый в кусок белого материала, и развернул. Там был приличный такой кирпичик облигаций. Были они синего цвета. Все. Так как в СССР традиции царской России по цвету купюр сохранили, то нужно понимать, что это были пятирублёвые ассигнации. Пятьсот рублей — это сто бумажек? Хрена с два, неуёмное печатание не обеспеченных ни товаром, ни золотом, денег привело к тому, что сейчас курс был двадцать семь копеек серебром за ассигнационный рубль. Итого Изотов должен был принести чуть не две тысячи рублей или четыреста пятёрок. Именно так пачка и смотрелась. Весомо эдак. Экие, мать его деньжищи.

Событие пятьдесят третье

Человек, который вчера потерял бумажник — знай, семь тостов было за твоё здоровье!

Дальнейший разговор Кох перенёс в дом. Разговор серьёзный и на ногах его говорить не стоит. Не нищеброды же. Солидные люди. Люди расселись в гостиной за столом, и Машка, которая дылда, принесла им пирожков вечных малиновых и поставила чашки. Из-за шторы выпорхнула кикимора в барском наряде и уставилась глазищами на Изотова.

— Садись, Анна, с нами почаёвничай. У нас с Акинфием разговор серьёзный будет, а ты посиди послушай, подкрепись.

— Указом от 1824 года крестьянам дозволяется производить торговлю и промышленность, но не иначе, как со взятием особых свидетельств, — выдал Андрюха Павлидис едва они уселись.

— У купцов гильдии же есть… — начал было Санька, но грек уже понял, о чём тот хочет спросить и выбежал вперёд паровоза.

— Так же, как купцы, торгующие крестьяне на разряды поделены указом тем. Первый разряд даёт права купца 1-й гильдии, второй соответствует 2-гильдии третий — 3-й. Вот только платить за свидетельство крестьянин должен в разы больше, чем купец. Так, купец 3-й гильдии платит двести двадцать рублей, а крестьянин 3-го разряда четыре тысячи рублей. Это на серебро.

— Ага, — Виктор Германович ткнул пальцем в бородача, — ты выкупишься. Станешь вольным, запишешься в купцы и сэкономишь тысячи рублей, — правильно понял Павлидиса Сашка и сурово глянул на Изотова.

Акинфий сник, бороду в стакан макнул, понял, что не видать ему вольную. И напрасно.

— Смотри, Акинфий, у меня к тебе предложение есть. Тебе надо открыть лавку в Туле… Две лавки. В одной будешь своими бочками торговать и прочими туесками. Нужно подумать, что крестьяне наши смогут для твоей лавки производить. Хоть веники берёзовые для бани. А во второй лавке ты будешь продавать лекарственные зелья. С хлебным вином сложности всякие. Там государственная монополия и откупщики, не с нашим калашным рылом в их свиной ряд залезать. А вот лекарственные настойки спиртовые продавать можно. И отвары всякие, для полезности спиртом разбавленные. Типа рюмочной. Пришёл покупатель в лавку твою лекарственную и говорит: «А налей мне, милой, четок настойки боярышника». (Четвертинка, она же четок, она же чекушка по сей день имеет объём 0,25 литра). А второй следом подходит и достаёт серебряный рубль, и говорит гордо: «А мне, любезный, вон из того штофа два шкалика заморского лекарства плесни — яблочного кальвабоса». «Сам ты кальвабос», — отвечаешь ты этому любителю. — «Сие лекарство хранцуское называется кальвадос, и оно от всех болезней душевных помогает». (Кружка либо штоф вмещает 1,2 литра или 3 фунта воды. Это 2 водочных бутылки, 1/10 ведра, 10 чарок или 20 шкаликов; в полуштоф соответственно входила ровно бутылка пива или водки).

— А калашники тут причём? — странный вопрос задал Акинфий.

— Хм. Калашники? Ну Это я так для связки слов в предложении.

— Дурень он! — махнула на него пирожком кикимора. Часть малины выплеснулась на спортивные штаны Сашки.

Вообще, в отличие от довольно многих людей, что слышали или употребляли эту поговорку, Кох знал, кто такие калашники. Это просто калачники, то есть люди, которые продают элитный белый хлеб для господ — калачи. И первоначально там никаких свиных рыл не было. Вместо свиных звучало: «с мякинным рылом», то есть, с дешевых с мякиной смешанным хлебом. Сразу и понятно всё становится, нельзя хлеб для бедных продавать рядом с хлебом для богатых. Очевидно, сейчас еще в ходу старый вариант пословицы. Потому Акинфий и не понял.

— Что вы такое говорите… барышня. Очень разумное предложение! — Аж вскочил бондарь.

— Не слушай её, Акинфий. Это Анна с голоду. Не хватает питания мозгам, вот и несёт чушь всякую. Чушь, Анна, это турецкое слово, «пустой», переводится.

Так, что Акинфий Изотов откроем на паях такие лавки? — погрозив кикиморе пальцем, вернулся к разговору Виктор.

— Хм, я бы с радостью, вашество, но все деньги, что